Потом опустился на колени и, перекрестив воду, зачерпнул ее ладонями из сруба, попил. Потом так же неторопливо умыл лицо.
У Петра Андреевича даже дыхание перехватило от высокой целомудренной красоты происходящего. Тоненькие, полуголые березки, потемневшие бревна сруба, весь в черном священник — все это было так неотделимо друг от друга, что щемило сердце.
Когда священник поднялся и, отойдя чуть в сторону от родника, присел на повалившейся сосне, Петр Андреевич тоже подошел к роднику. Перекрестился и, нагнувшись, зачерпнул ладонями пригоршню ломяще-холодной воды. Попил. Потом снова нагнулся, чтобы умыться. Дно родника было темным от опавшего и утонувшего лесного мусора. Но вода была такой прозрачной, что видно было, как шевелится там, на дне, темнота клубящихся родниковых струй.
— Вот ведь как… — присаживаясь рядом с отцом Игнатием на поваленной сосне, сказал он. — Сколько времени не чистили родник, а вода все равно чистая… Чище, наверно, и не бывает. Удивительная все-таки штука…
— Бывает, что и мутятся родники… — тихо проговорил отец Игнатий, глядя вдаль, где за деревьями, внизу, синела на солнце разлившаяся река.
— Это когда, наверно, землей завалят или еще что… — сказал Петр Андреевич.
— Нет… — сказал священник. — У преподобного Серафима Саровского иначе было. Пришел к нему офицер благословения попросить, а источник, возле которого преподобный стоял, вдруг мутным в это время стал. Прогнал святой старец офицера, так и не дав благословения.
— Так это из-за офицера, что ли, источник замутился?
— Из-за него… Такой, видно, уж это человек был.
Петр Андреевич покрутил головой, но спорить не стал, не хотелось почему-то, спросил только:
— А когда это было?
— Святой Серафим Саровский в прошлом веке жил. Как раз когда и Пьер Безухов ваш любимый. Вполне по времени и Пьер Безухов мог бы за благословением к Серафиму Саровскому прийти.
— И что же? Ему бы тоже он благословения не дал?
— Откуда же я знаю… Это только самому батюшке Серафиму ведомо было, какой человек приходит к нему. Если злоумышление какое таит в душе или злобу к России — все насквозь видел преподобный. А Пьер масон был, декабрист опять же… Может, и его прогнал бы Серафимушка. Великий молитвенник за Россию был…
Отец Игнатий замолчал. Молчал и Петр Андреевич. Тихо было. Только журчал сбегающий от родника к реке ручеек да еще тихо шуршал, покачивая ветки, гуляющий здесь, наверху, ветерок.
— Спаси, Господи, люди Твоя… — задумчиво проговорил Петр Андреевич. — А что, это молитва такая?
