Хотя всегда можно отмазаться — ну, скажем, готовил там реферат.
В ванной, ага.
«Вот зря я об этом вспомнил», — думает Витюша.
* * *
— Так они и будут сидеть тут и дрочить, — говорит Светка с уверенностью. — От школы до пенсии. Кому они там нужны? Они и здесь-то никому не нужны. Тебе вот нужны?
Маша смотрит на нее, улыбаясь.
— Мне — нет, — говорит она.
У Маши точеный носик и серебряная заколка в волосах. На холодильнике в ее кухне — магнитик: «Ялта».
Светка белыми зубками кусает пирожное.
— Нет, я даже не про секс, — начинает она снова. — Им же самим ничего от жизни не нужно. Им нужно пиво бухать каждый день. И чтобы жена сидела на кухне и обед готовила. Не, ну она еще и работать должна как лошадь, чтобы обед мужу было из чего готовить. Это понятно. Они уже сейчас такие, я что, не вижу?
Маша грустно кивает.
— И Витюша твой — он такой же. Надо же, песни он пишет. Русский рок! Да потому и русский, что он по-английски не понимает ни хрена. И учиться не хочет. Так что я тебе реально говорю — уезжай и оставайся. — Она гремит чашкой и смотрит на Машу из-под стриженой челки. — Нечего тут ловить. Английский у тебя как родной. Такой случай дается только один раз.
— Да не хочу я там оставаться.
— Ну и зря. А я бы на твоем месте точно осталась.
Маша смотрит на магнитик. На магнитике — пальма и фальшиво-лазурное море.
— Тебе хорошо, Светка, — говорит она задумчиво. — У вас с Даником — любовь. А у меня… даже не знаю.
— Лозинский не такой. Он с отцом в Англии был уже два раза. Если что, у него вообще проблем не будет там учиться. Или работать. Без гранта без всякого.
Тут Светка останавливается. Берет тирамису с тарелки. На ее лице гордость. Конечно, ведь у нее есть Дан (он просит, чтоб его Даном называли, а не Данилом и уж точно не Даней).
Маша улыбается. Губы у нее — как нарисованные, алые без всякой косметики.
— Ты меня тоже будешь этим грантом попрекать? — спрашивает она.
— И не подумаю.
— Какой смысл от этого гранта? У нас с матерью денег ни копейки. А кредит ей не дадут, я уже спрашивала.
— Не дадут?
— Мать, мне кажется, вообще против. Она так-то вслух не говорит, но…
Маша отводит взгляд. За окном кухни — мерцающие огнями высотки. Светка туда не смотрит, она осторожно берет чашку за ручку, пьет остывший чай.
— А что говорит? — интересуется она.
* * *
— Нет, будь она постарше… ну хотя бы года на два… а так — что это: пятнадцать? Вы же все не хуже меня понимаете, Лариса Васильевна.
Женщина лет сорока держит трубку возле уха двумя руками, будто та свинцовая. В кафе на четвертом этаже — приглушенный свет. Больше никто не придет, из офисов все разбежались.
