Дочка устроилась на диване, закуталась в малиновый шерстяной шарф и, привалившись к валику, читала французский роман с твердыми глянцевитыми листами, хранившими заурядные подробности сложной семейной жизни — измены, неверности, фальшивые чувства и вспышки давно, казалось, забытых, старомодных страстей.
— Извини, папа, забралась сюда, — лениво разжимая губы, сказала Зоя и, не меняя положения, потянулась к отцу.
— Сиди, сиди! — Дмитрий Ильич поцеловал дочь в прическу. — В твоей комнате ужасно дует. Действительно ласточкино гнездо! Ты чем-то расстроена?
Она отрицательно качнула головой и сказала:
— Если ты вздумаешь сегодня работать, я перейду к себе. — Поправила волосы, указала глазами на оставленную ею на столе коричневую «общую тетрадь». — Почитай на свободе, папа. Может быть, что пригодится из наших каракуль.
— Из ваших? — Отец не без любопытства взял тетрадь, раскрыл ее. — Кто же второй?
— Юрий Петрович, — спокойно сказала Зоя. — Кстати, я получила сегодня от него странное письмо.
— Где оно?
— У мамы.
— Ну что ж, вполне нормально, — буркнул отец, — молодой мужчина переписывается с юной девицей. Только если маме отдается письмо мужчины…
— Оставь, папа, — Зоя недовольно поморщилась. — Ты хотел принять душ?..
Ни горячий душ, ни кагор не согрели его. Ужин еще не поспел. Судя по запахам, жена затеяла что-то из теста. Стакан крепкого чая был бы кстати. Самому идти на кухню лень и противно. Дочка не догадается. Еще бы, французский роман…
Оставалось разложить свои записки, упереться локтями в столик-модерн, чтобы меньше шатался на своих нетвердых, хилых ножках, и приняться все за тот же каторжный труд. Безжалостно раскритикованный очерк неожиданно попал в точку — приближалась памятная дата. Редактор вызвал Дмитрия Ильича, обласкал, угостил чаем (ах, этот чай, стакашек бы такого!) и попросил «нажать к сроку». Как сладкая музыка, прозвучали его слова: «Даю вам три творческих дня. Сюда ни ногой! Но чтоб… понятно?»
Всяческая цифирь в блокноте помогла укрепить героя, довести до кондиции, то есть засушить его. Редактор отдела посоветовал «поэффектней и повнушительней доказать государственные выгоды от примерного в труде поведения рабочего». Невразумительные требования подкреплялись многозначительными «углубить», «уточнить», «подвинтить шурупы образа».
Положение усложнялось. Отысканный герой был выбран бригадиром прямым, открытым голосованием. Бравая, развеселая бригада подводила в трескучие сибирские морозы подъездные пути к ударной домне. Молодежная стройка кипела от переполнения сил. В передовики не проталкивались, а выходили по праву. В пух и прах можно было разнести любого скептика, ищущего червоточины в здоровом древе.
