Скамья посреди сада. Он отодвинул разорванную паутину и между пальцев разглядел тело акробата, запутавшегося в веревках сетки, только нога еще продолжала вздрагивать. Он тронул ее, и нога не пошевелилась. Неожиданно он почувствовал, как рука отяжелела и повисла. Что было делать? Если бы не этот расплавленный свинец, стиснувший грудь, кинулся бы прочь по аллее, нашел бы… Нашел! Радость была почти нестерпима: в первый раз я ускользнул, проснувшись. Теперь я ускользну, заснув. Боже, как просто! Он откинул голову на спинку скамьи, нет, каков хитрец! Обмануть смерть, уйти через ворота сна. Надо заснуть, пробормотал он, закрывая глаза. Из серо-зеленой дымки выплыл первый сон как раз на прерванном месте. Лестница. Шаги. Он почувствовал легкое прикосновение к плечу. И обернулся.
Перевод Н. Малыхиной
Звезды я видела, а луну — нет, хотя ее молочно-белый свет разливался по дороге. Я подняла камень и зажала его в кулаке. А где же луна? — спросила я. Фернандо раздраженно стащил пальто и ехидным голосом поинтересовался, долго ли собираюсь стоять как статуя, надо же наполнить бак, а как это сделать в такой чертовской тьме, если никто не желает посветить фонариком. Я сунула голову в машину, все дверцы которой были распахнуты настежь. Распахнутыми дверцами и незадвинутыми ящиками Фернандо тоже выражал свое дурное настроение. Я закрывала двери и задвигала ящики с не меньшей, если не с большей яростью, чем он открывал их. Я взглянула на часы на передней панели.
— Где фонарик?
— В ящике для перчаток, мадам уже изволили забыть?
Через окно я видела большую звезду (Венера?), отблескивавшую голубым. Оказаться бы сейчас на корабле с выключенным мотором, в полной тишине и спокойствии. Или в этой умолкшей машине, только одной, без него. Мне уже довольно давно хотелось быть одной, пусть даже в машине без бензина.
— Все было бы куда проще, не будь ты таким грубым, — сказала я, посветив для проверки фонариком на белый камень у меня в руке.
— Если вас, сударыня, не затруднит, окажите такую любезность — передайте мне фонарик.
Вспоминая эту ночь (а вспоминаю я ее всегда), я вижу, что она разделила пополам мою жизнь, на «до» и «после». «До» были какие-то незначительные слова, мелкие поступки ненужные любовные приключения, приведшие к заурядному сосуществованию с Фернандо, которое доставило весьма мало удовольствия, но тянулось долго. Если бы он хоть не спрашивал таким противным голосом, не знаю ли я, кто взял его ручку, или подумал ли кто-нибудь о том, что пора купить новую нить для чистки зубов — старая уже кончается. Нет, не кончается, она просто запуталась там, внутри, и если попытаться снять оболочку (я постаралась сделать это), увидишь, что катушка цела, только нить запуталась. А если она запуталась, то ничего не поделаешь, лучше купить новую, а эту выкинуть. Но я не выкидывала. Я целую вечность старалась распутать невероятно запутанную нить. Что это, страх одиночества? Страх найти себя, которую страстно искала?
