Две поездки на Кавказские минеральные воды оставили в ее памяти самые светлые и неизгладимые впечатления. По возвращении с Кавказа Елена Ган написала повесть «Воспоминание Железноводска». В ней нашли отражение ее кавказские впечатления. В качестве эпиграфа были взяты пушкинские строки:
наверное, то было сновиденье,
Мечтанье смутное, и пламенный недуг
Обманом волновал мое воображенье?
В повести описываются, в частности, небезопасные в условиях войны с горцами, прогулки героини в окрестностях города. Ей пришлось «решиться ездить верхом не на выученном дамском иноходце, а просто на казачьей лошади». Сопровождали ее обычно два-три офицера, в одном из которых бывший гвардейский подпоручик Кривцов легко узнал себя.
Весной 1839 года Е. Ган писала О. Сенковскому в Петербург: "...посылаю вам новую повесть, которую я начала еще летом на Кавказе, но по болезням моим и детей моих не могла кончить по сию пору... Об одном прошу, - вы не прогневаетесь на меня за это? - если можно, не вычеркните в первом отделении дорассветной прогулки на вершину Машука и грозы под Кисловодском, - это такие приятные минуты для меня, что я желала бы перечитать их в печати".
Почти три месяца провела писательница на Кавказских Минеральных водах. Ее внимание сразу привлек разжалованный офицер в солдатской шинели, обладавший, кроме броской внешности, богатым внутренним миром. Кривцов в свою очередь был покорен ее внешним обаянием и несомненным талантом. Их роднили искренность натур и сходство взглядов на многие явления в жизни и литературе.
Кривцов восторженно описал в письме к Е. Ганн свои встречи с ней.
Елена мягко предостерегает Сергея Ивановича от опасности разочарования ибо первые впечатления бывают порой обманчивы: "Я не сумею выразить, как я благодарна вам за этот знак памяти и доброты. Если бы после всех утех Кавказа, где счет дням велся по удовольствиям, после родственных ласк и общения с приятным кругом людей вас обрекли на одиночество в какой-нибудь африканской пустыне, только тогда вы могли бы понять мое нынешнее состояние и радость, которое дало мне ваше письмо. Я была почти счастлива на Кавказе, особенно в Кисловодске; каждый день августа начертан золотыми письменами в книге моего бытия. Ваше письмо воскресило для меня чудесные дни, прожитые мною на Кавказе, и перенесло меня на несколько часов из моих болот под ваше прекрасное небо, в очаровательную природу Кисловодска... Прошу вас, если я имела счастие оставить в вас приятное воспоминание, сохраните его, не восторгайтесь мною в такой степени... Вы судили обо мне, может быть, по тому, какою видели меня на Кавказе? В таком случае вы ошибаетесь: это не был мой обычный нрав. Вырвавшись из одиночества и скуки Каменского, я - как птица, внезапно выпущенная на свободу, очутилась среди кавказского общества, совершенно ошеломленная светом, шумом и тысячью соблазнительных вещей, которые окружили меня, суля давно недоступное мне наслаждение... Но хотя природа дала мне характер веселый до сумасбродства, время и обстоятельства сделали его иным - серьезным, молчаливым, подчас даже угрюмым".
