Занятия начались с английского. Посмотрела на свою группу: эта половина класса вроде нормальная, мальчишки при девочках не матерятся. а в учебнике новом — легкотня. Мы пели песни, и всем англичанка поставила «пятерки». Сказала — в честь нового учебного года.
А вот перед историей, когда класс воссоединился, меня встретило дикое ржание. Уже не один, а несколько пацанов метнулись под ноги, изображая рабов. При этом они орали дикими, как у котов, голосами:
— Фотосессия! Перезагрузка! Арсен, все для тебя!
— Придурки! — высокий парень с косо подстриженной черной челкой рассмеялся.
Я ничего не поняла, а спросить постеснялась.
Перескочившая прямо на уроке за мою парту Фарида стала шептать в ухо так горячо, что я половину не понимала и все время переспрашивала, но все равно долетали только обрывки:
— … а наша «англичанка» говорит: «Отдай немедленно, ты бы еще саму эту подругу с собой привел…» — (дальше неразборчиво) — Арсен отвечает … (опять неразборчиво) «… и вообще — это не подруга, отдайте, Вы не имеете …».
— Что он, не расслышала?
— Блин, да стал требовать твою фотографию назад, вот что! — потеряв терпение, проорала Фарида на весь класс. Кто-то из учеников опять засмеялся. Арсен показал Фариде кулак и… И улыбнулся мне. А улыбка у него оказалась такая — будто гирлянду включили. Я почему-то сразу про Новый год вспомнила. Арсен — он не только ртом, он еще глазами улыбнулся. И от этого стало тепло-тепло.
— А… А откуда у него моя фотография?
Ответа я не услышала. До того мирно объяснявшая что-то историчка вдруг так быстро подскочила к нам, что Фарида даже пискнуть не успела. Но досталось не ей. Историчка за рукав потащила меня через весь класс!
— А теперь, голубушка, поболтай-ка у доски!
Я молчала. Если честно, просто испугалась.
— Давай-давай, столько красноречия было, где оно? Поделись с классом!
Я молчала.
— Ну, хорошо. Может, повторишь, о чем я сейчас рассказывала?
Ответить было нечего, и я опять честно промолчала.
— Ты что, глухонемая?! Или не в себе, может? Хоть как тебя зовут, скажи!
Я чувствовала, что происходит самое страшное — язык отказывался служить, и все вокруг становится, как в тумане. От исторички исходила злая энергия, парализовавшая меня. Будто передо мною стоял робот-завоеватель. Лоб начал пылать, и я, казалось, потеряла способность разговаривать вообще.
Тут в наступившей тишине раздался чей-то ироничный голосок, который я раньше не слышала:
— А это, Софья Сергеевна, наша новенькая. Дуремара она.
