На молодой лиственничник Бог слал испытание за испытанием.
Три года брали с него непосильную дань мыши. Брали, построчно выгрызая только что укоренившиеся рядки тонюсеньких прутиков.
Потом, как напасть, обрушился сырой снегопад, по пятам которого шли трескучие морозы. Смерзшиеся стволики под тяжестью льда и снега ломались, как спички.
Потом была смертельная, изнурительная борьба с курильским бамбуком, пытавшимся заглушить молодое племя.
И вот когда, казалось, все напасти позади, когда поредевшее лиственничное войско, пробив стену бамбука, вырвалось на свободу, новое испытание: молодой лесок облюбовал заяц, обыкновенный заяц-беляк.
Надоело ему питаться терпкими ветками да молодыми побегами бамбука — потянуло на сладенькое. А что может быть в тайге слаще, чем вершки молодых лиственниц, превратившиеся в звенящие леденцы-сосульки, торчащие рядками из-под пышного снежного покрывала?
И быть бы леску полностью обритым, если бы не его величество случай. Случаи, которыми так пестрят лесные истории.
У каждого хозяина есть в тайге свой участок.
У зайца — свой. У лисы — свой. У пернатых хищников — тоже.
А когда участок накладывается или входит в зону влияния другого — столкновения не миновать.
И для зайца одно из пиршеств закончилось трагедией.
Несколько клочков белесой шерсти да комочки рыжеватой крови на шершавом снегу — вот и все, что осталось от лакомки, когда его пути-дорожки пересеклись с путями-дорожками хозяина этих мест, ночного хищника — филина.
После затяжного ненастья — большое солнце.
Легкий ветерок с металлическим шуршанием перекатывает с места на место жесткие листья дуба.
Парит пропитанная влагой подстилка из прошлогодней травы.
Легкая дымка стоит над пологом просыпающегося от зимней спячки леса.
Перед входом в норку, замаскированную ажурным сплетением кореньев, охорашивается старая мышь: «Перезимовала…».
