— А такие, — теперь уже я встаю и пытаюсь нависнуть над коллегой, но у меня ничего не получается, потому что она тоже встаёт, а мы одинакового роста. — Выводы такие: если школьник прочёл наш текст и умудрился сделать из него выводы, он имеет полное моральное право ими воспользоваться. Потому что это означает, что человек он думающий. Следовательно, учебные навыки не пострадают, а только улучшатся.
— Караул! — кричит Медведь. — Помогите!
— Дверь открывается, на пороге — Фея. То есть наш издатель, госпожа Земфира Тендер.
— О чём спор, дорогая редакция? — интересуется она.
Медведь говорит:
— Провокация. Подстрекательство. Пропаганда.
Я говорю:
— Честность. Достоинство. Справедливость.
Медведь говорит:
— Это панибратские отношения!
Я говорю:
— Нет, это честное признание фактов.
Госпожа Тендер говорит:
— Аргументируй.
Тогда я говорю так:
— В старших классах я стала бессовестно прогуливать.
— Да? — изумляется госпожа Тендер. — Надо же, а я никогда. А что это ты вдруг?
— А мы с преподавательницей литературы не поделили мнение об одной книге.
— И что было? — спрашивает Медведь.
— Было сочинение: «Моё мнение о романе „Отцы и дети“», — говорю. — Мы на специальных занятиях это своё мнение по пунктам законспектировали. Но у меня всё равно почему-то получилось по-другому. Мне поставили за моё мнение «три», я возмутилась, и, в общем, стала прогуливать. И вот однажды…
— Хмы, — говорит Медведь.
— Ну-ну? — интересуется госпожа Тендер.
— …Однажды прихожу я на урок. Ребята мне говорят: «С ума сошла? Сегодня контрольное сочинение! Беги скорее назад, мы Альфредовне скажем, что ты у зубного!» Я говорю, ерунда. Тему, говорю, скажите. Потому что я вам не дура набитая. Я всё читала, как-нибудь что-нибудь да вспомню, и так и этак на «три» напишу. Всё равно Дина Альфредовна мне больше не поставит. Так чего мне бояться? Но тут оказывается, что тема — всем темам тема. Знаете, что это за тема? «Тихий Дон».
— О-о! — стонут дамы.
— Да-да, — говорю. — Тот самый «Тихий Дон». Все четыре тома. Отметка влияет на годовую. Провалишь «Дон» — пеняй на себя. А его-то я как раз и не читала.
— Ты же говорила, что всё читала!
— Всё читала, «Дон» не читала. И вот я сижу и думаю: что же теперь делать? Что же, чёрт побери, делать-то мне? Ничего не остаётся, кроме как звать на помощь. А Дина Альфредовна тем временем между рядами ходит. Шпаргалки высматривает. Глаз у неё — алмаз. Ещё и в очках всё, что сзади и сбоку, отражается. Знаете, какая она у нас была? Ужас. Заслуженный педагог. Год рождения неизвестен. Её помнят все родители, бабушки и дедушки. «У меня, — говорит, все в университет поступают! Ну, Михайлова, расскажи-ка мне о разговоре Андрея с дубом!» Михайлова встаёт и говорит: «Дина Альфредовна, я не успела. У нас две контрольные сегодня было, по алгебре и по английскому. Я готовилась. Можно, я на следующем уроке отвечу?» Заслуженный педагог Дина Альфредовна — маленькая такая, мягкая старушка. Слушает, кивает, улыбается. Очки блестят. И вот она с этими очками, улыбаясь, отвечает: «Можно, Наташенька. Конечно, можно. Садись, „два“».
