Сначала я побежала за ним, но в какое-то мгновение — в мгновение ока, как говорится — представила карьер. Вот в этой пустоте и полутемноте. В общем, я испугалась. «И что же теперь делать, что же делать…» — думала я. Хотя как-то даже и непонятно, зачем это было думать. Я ведь уже, собственно, делала. Я не на месте стояла, я шагала! «Что же делать» да «что же делать», а сама шагаю. Куда? К Курычу!
Открыла Курычева бабуля. Заспанная, конечно. Но… «были люди в наше время»! Ведь поднялась. Я-то, честно говоря, надеялась, что сам Курыч откроет.
— Чего?
— Доброе, — говорю, — утро! — Бодро так говорю. Понятно, что ситуация глупая. Но какие у меня варианты? Бабуля, видимо, не расслышала — или не поняла, или посчитала, что утро не такое уж доброе, но смотрю — двери закрывает.
— Стойте-стойте! — кричу.
— Да это ко мне… — Ну слава богу! Курыч нарисовался. В трусах.
Оделся он быстро. И слушал меня как-то вполуха. Как будто к нему каждый день в семь утра приходят и просят собаку поймать. Незнамо чью, если подумать…
— Пуфик… Он толстый?
— Нет!
— Почему тогда Пуфик?
— Давай лучше думать, где его искать! — говорю.
— Чего думать? Он на карьере. — Курыч говорит так уверенно, что и мне становится как-то спокойней. Но я всё-таки спрашиваю:
— А ты-то откуда знаешь?
— Да их туда как магнитом… Знаю и всё.
Чем это, скажете, может успокоить? А вот может, оказывается! Меня даже карьер перестал пугать. Вплоть до того мгновенья, как я его увидела. Или даже не так, — я не то чтобы испугалась, когда увидела, а как-то… обалдела.
Понимаете, это был какой-то… сюр, сюрреализм космический. Солнце поднималось незаметно, и в то же время страшно быстро, и было холодного розового цвета — пожалуй, даже сиреневого. И лучи от него шли какие-то сиреневые, чуть ли не голубые. И карьер, этот ледяной диск, был сиреневым. Сиреневым — и ото всего отдельным, как гигантская крышка над чем-то уж совсем неописуемо гигантским… А с краю «крышки» — какая-то штуковина, вся блестящая, — башенка, полусфера, что это вообще?!
— Штаб, — говорит Курыч. Он явно доволен, ему моя реакция нравится. Я замерла и так, замерев, смотрела.
— А почему…?
— Почему он блестит? Мы его сеткой обмотали. Такой, блестючей. У Веснухи её шесть метров было, мать с работы притащила…
— Ого…
— Пуфик, Пуфик! — позвал опять Курыч, а я уже и не звала. Мне почему-то казалось, что да, найдём мы этого Пуфика на этом карьере. Раз Курыч так сказал. Пообещал — найдём! Но я пошла быстрее — мне хотелось штаб рассмотреть. Сложная, наверно, штука!
