Тут милиционер стал говорить, что это хорошо, что я признался, что так и должны поступать настоящие мужчины. Конечно, он понимает, что я сам рисковал. Но все же надо быть ответственным перед товарищами, надо беречь дружеские головы, а не предлагать совать их черт знает куда. Здесь милиционер перевел дыхание, сказал «извините за черт знает куда» и опять извинился, что вновь повторил это «черт знает куда…». Он смутился и уже открыл рот, чтобы в третий раз повторить извинения, но его перебила инспекторша. Она посоветовала мне прочесть «Маленького принца» Экзюпери. Затем с дрожью в голосе стала цитировать слова о том, что «мы в ответе за тех, кого приручили» и что я, наверное, неглупый мальчик и должен понять, что она хочет сказать.
Дальше — больше.
Мои наставники, перебивая друг друга, стали говорить о родителях и о моем долге перед ними, о школе, которая пытается вывести меня в люди, о славных рабочих нашего города, которые кормят меня и поят, о городе, который хочет гордиться мной, о стране, которая, как мать, любит всех своих детей и меня в том числе…
— Что тебя побудило придумать такую игру? — спросила возмущенная Иваницкая.
— Это же очень опасно! — закатила глаза инспекторша.
Я пожал плечами и промолчал. Они опять заговорили.
Ничего не сказал только директор Александр Валентинович. Когда речи иссякли, вспотевшая Иваницкая спросила: «Может быть, и директор скажет свое слово?» Александр Валентинович поморщился и ответил, что поговорит со мной позже, а сейчас пусть я выйду.
— Это, знаете ли, очень странно… — услышал я голос инспекторши, уже выскакивая из кабинета. — Вы, как директор и как мужчина, в конце концов…
Скоро «гости» в сопровождении Иваницкой вышли из кабинета завуча. Они прошествовали мимо, и меня, как мне показалось, не заметили. Я заглянул в приоткрытую дверь. Александр Валентинович стоял у окна и курил в раскрытую форточку. Он повернулся к двери, грустно посмотрел на меня и сказал, чтобы я обязательно навестил Вальку в больнице.
— Да мы вчера вечером уже заходили, — ответил я. — И сегодня. Тоже пойдем.
— Сильно он расшибся, — вздохнул директор.
Я кивнул.
— Иди, — сказал Александр Валентинович. — У тебя урок.
Я поплелся к классу. Я понимал: все, что говорили наставники, было верно. Странным образом именно молчание Александра Валентиновича меня в этом убедило. Я-то знал ответ на вопрос, который задала мне Иваницкаяа: что меня побудило придумать такую игру. Но ни одному человеку, даже самому замечательному, который курил сейчас у форточки и грустно смотрел на школьный двор, его бы не сказал. Да и как можно признаться хоть кому-нибудь (разве только Тяпке, которую у меня украли), что «побудила» меня придумать такую игру — трусость. Только и всего.
