Вот при таких условиях Бодлеру и пришла в голову мысль выставить свою кандидатуру во Французскую академию. Это единственная честь, полагал он, которой истинный писатель может добиваться не краснея. Когда он заговорил об этом в своем окружении, большинство друзей были смущены, не понимая, серьезны ли его намерения или с его стороны это очередная провокация.
Тем более что им с давних пор известны свойственные ему внезапные перемены настроения, в зависимости от его капризов: поэт то с отвращением отвергал губительную буржуазную мораль и суровость государственной власти, то защищал древние традиции и порядок; то изрекал проклятия, а то представал бóльшим католиком, чем сам папа; то превозносил женский идеал, то клеймил позором весь женский род.
Зато самые проницательные ничуть не удивились, ибо Бодлер всегда казался им классическим писателем, влюбленным в классицизм, даже когда он нарушал привычные правила стихосложения или писал стихотворения в прозе, словно переносил лиризм, чистый лиризм, из одной литературной формы в другую. И потом, разве денди не является по определению классиком и конформистом? Если не реакционером?
Как бы там ни было, 11 декабря Бодлер написал письмо Абелю Вильмену, постоянному секретарю Французской академии:
«Имею честь сообщить Вам, что я желаю быть включенным в число кандидатов на замещение одного из вакантных мест во Французской академии и прошу Вас соблаговолить довести до сведения Ваших коллег мое намерение на сей счет.
Возможно, я должен сообщить благожелательным академикам некоторые данные о себе: позвольте мне напомнить Вам о сборнике стихов, вызвавшем, правда, больше шума, чем хотелось бы; о переводе с целью популяризации ранее неизвестного во Франции великого поэта; о строгом и тщательном исследовании радостей и опасностей возбуждающих средств; и, наконец, назову множество брошюр и статей о крупнейших художниках и литераторах, моих современниках.
<…> Чтобы сказать всю правду, добавлю, что главная причина, побудившая меня просить о включении моего имени в список кандидатов уже сейчас, заключается в том, что, если бы я решил просить об этом лишь тогда, когда почувствую себя достойным этой чести, я бы не обратился с этой просьбой никогда. И потому подумал, что, быть может, начать лучше всего прямо сейчас; если мое имя известно некоторым из вас, то, возможно, дерзость моя будет встречена благосклонно, и те несколько голосов, которые я чудом
