О Боже, значит, отчаяние так захлестнуло ее, что она рада даже минутному вниманию?
Нора заставила себя ответить, но голос ее звучал хрипло и сдавленно:
— Я не позволю, чтобы вы обращались со мной непочтительно. Я не допущу, чтобы вы...
«...обращались со мной, как с любой другой женщиной».
Она прикрыла глаза. Вот в чем кроется правда. Когда он целовал ее в былые времена, им двигала любовь. Но сейчас он так быстро перешел от гнева к поцелуям потому, что именно так мужчины обращаются с женщиной — с любой женщиной. Любовь здесь ни при чем.
Но почему, почему это ранит ее? Что за выгода ей — или любой другой женщине — от мужской любви? Бесчестье или брак — иного не дано. Ни одно, ни другое ей не подходит.
Ее молчание вывело его из себя. Он фыркнул и отвернулся к своему жеребцу. Нора с неотступной болью в душе наблюдала за ним. Как он хорош — высокий, сильный, с длинными мускулистыми ногами. Низменные инстинкты свойственны не только мужчинам. Эдриан сегодня напомнил ей об этом.
Ах, если бы его тело принадлежало другому мужчине! Мужчине, с которым не были бы связаны мечты и надежды, так и не воплотившиеся в жизнь. С таким она могла бы осмелиться на бесчестье. Тело не предало бы ее, лишь душе могла бы грозить опасность.
От этих мыслей у нее пересохло во рту, а отчаяние стало еще безысходней. «Только не с ним. С ним — никогда».
Эдриан снова повернулся к ней и безразличным взглядом окинул ее фигуру.
— Прошу прощения за свой проступок, — произнес он таким тоном, как будто на это заявление подтолкнул его ее вид. — Приношу вам свои извинения, мадам. Этого больше не повторится.
Новая волна душевной боли заставила Нору понять, что она рассчитывала на другой ответ — на опровержение слов, которые она даже не произнесла вслух. «Те женщины в Лондоне ничего для меня не значили, — вот что хотелось ей услышать. — Ты была другой, Нора, особенной».
Боже, какая она идиотка!
— Сядете верхом или пойдете пешком? — спросил он.
Нора покачала головой.
— Мне все равно, — безразлично произнесла она.
Они выехали из рощи. Эдриан направлял жеребца шагом. Свет полуденного солнца как будто заставил его очнуться. Ощущение было сходно с раскаянием пьяницы за слишком обильные возлияния накануне. Болела голова. Бесила собственная глупость.
За его спиной сидела Нора — леди Тоу. При каждом шаге ее плечо касалось его, бедро прижималось к спине. На Эдриана нахлынула мощная волка гнева — и на нее, и на себя. Как смешон, как комичен зов тела! Как нелепо, что именно эта упрямая гордячка, эта мегера является его слабостью! Он легко забывал блестящих и остроумных красавиц наутро после проведенной вместе ночи и находил в этом причины для самоуважения. Она же не единожды отказала ему! Сколько еще уроков потребуется, чтобы он наконец образумился?
