На что Элен, не раз разводившаяся и умудренная опытом, недоступным Глории, ответила: «Что ж, придется тебе приглядывать за кормой, сладенькая. Как бы кто не пристроился. Новоиспеченные вдовцы иной раз очень охочи до женщин».
* * *
Глория Вудроу относилась к тем редким женам дипломатов, которые стремились всегда и во всем видеть светлую сторону. А если светлая сторона никак не просматривалась, с губ ее срывался добродушный смешок и восклицание: «Ага, а вот и мы!» — означавшее, что все заинтересованные лица должны сплотиться и без единой жалобы принять жизненные неудобства. Она постоянно помнила о частных школах, в которых прошла ее юность и сформировалось мировоззрение, регулярно посылала туда сообщения о своих успехах, живо интересовалась новостями соучеников. В День основания школы обязательно посылала поздравительную телеграмму, в последние годы, спасибо техническому прогрессу, остроумное письмо по электронной почте, обычно в стихах, дабы никто не забыл о том, что она когда-то заняла первое место на конкурсе школьных поэтов. Симпатичная, красноречивая, особенно если разговор шел ни о чем, она выделялась ковыляющей, на редкость некрасивой походкой, свойственной женщинам английских королевских кровей.
Но при этом никто не мог сказать, что природа наградила Глорию Вудроу глупостью. Восемнадцать лет тому назад, в Эдинбургском университете, она считалась одной из лучших студенток, и многие сходились во мнении, что она достигла бы немалых успехов в политике или философии, если бы не вышла замуж за Вудроу. Но за прошедшие годы замужество, воспитание детей и переменчивость жизни дипломатов полностью вытеснили честолюбивые замыслы, которые она, возможно, питала. Иной раз Вудроу с легкой грустью отмечал, что Глория пожертвовала своим интеллектуальным потенциалом ради того, чтобы выполнять роль жены. Но эта жертва вызывала у него и чувство благодарности. Уважал он жену и за то, что она словно отказывалась читать его тайные мысли, но при этом гибко подстраивалась под его интересы. «Когда я захочу жить собственной жизнью, я тебе обязательно об этом скажу, — как-то заверила она Вудроу, когда тот, обуреваемый то ли чувством вины, то ли скуки, предложил ей продолжить образование, совершенствовать свои знания в юриспруденции, в медицине, в чем угодно, но совершенствовать. — Если, конечно, я не нравлюсь тебе такой, какая есть, это другое дело», — добавила она, переводя разговор с частностей на общее. «Да нет же, нравишься, нравишься, я очень люблю тебя», — запротестовал он, крепко прижав жену к груди. И более-менее поверил самому себе.
