Телестерион [Сборник сюит] | страница 43

ЕВФИЙ. Будь я помоложе, может, так бы и поступил, Гиперид. Но я пекусь здесь не о своей страсти, а о судьбе Афинского государства, о чем сказал в обвинительной речи, думаю, с полным основанием.

ГИПЕРИД. Нет, нет, Евфий, ты все-таки путаешь причину и последствия. Если по справедливости сказать, не Фрина выдает себя за богиню, — такое тщеславие у женщин, пока они молоды и красивы, извинительно, — а те, кто ее изображение на холсте или в мраморе называют Афродитой Андиоменой или просто Афродитой Книдской.

ЕВФИЙ. Выходит, в святотатстве повинны и они, Апеллес и Пракситель.

ГИПЕРИД. Не только они, все те, и мы в том числе, кто поклоняется статуе Праксителя в Книде. Ты готов подать иск и на Праксителя, ибо Апеллес не проживает в Афинах, и на всех нас?

Движение в зале. Пракситель поднимается с места и знаками просит у архонта разрешения сказать слово. Архонт объявляет перерыв, и публика выходит из зала.

Там же. Теперь место, где сидит Фрина, ярко освещено солнцем. Все те же; у трибуны Пракситель.

ПРАКСИТЕЛЬ. Мужи афиняне! Это хорошо, что в споре между Евфием и Гиперидом выяснилось со всей очевидностью, что если кто и повинен в оскорблении богини Афродиты, то это я, а не Фрина, которая с прилежанием служила мне моделью. А это ведь далеко не легкое дело, не праздное занятие, как думают, оно сродни работе скульптора, успеху которой всячески способствует, если есть понимание важности дела. Рождается из мрамора не просто статуя, изображение женского лика, женского тела во всей его жизненности и прелести, а идея красоты, впервые явленная в Киприде, как гласят мифы. И когда модель прекрасна, и статуя выходит из глыбы белого, сияющего изнутри мрамора совершенной, в идеале, если хватает мастерства и прилежания у ваятеля, вдохновенного богами, ибо они сами совершенны и любят все самое совершенное, а потому и бессмертны, в идеале перед нами предстает не просто прекрасная женщина, а сама Афродита, какой она, пеннорожденная, однажды вышла из моря на благословленный берег острова Кипр. Где же здесь кощунство и святотатство?