— Все демоны после смерти попадают… в Хоминибус, — обречённо пробормотал Дросс, и мужественно открыл глаза.
Чуда вновь не произошло.
Голубое небо людского мира и в первый раз ему не привиделось. Оно равнодушно раскинулось над ним, дразня синью и стремительно несущимися белоснежными облаками. Дросс всегда ненавидел белый цвет. А теперь его ненависть углубилась, расширилась и упрочилась. Более омерзительным было только золотое сияние, то самое, которое скрыло от него в последние секунды жизни пурпурное небо мира Инферно.
Воспоминания подхлестнули Дросса. Он резко вскочил, как оказалось, с зелёной лужайки, с твёрдым намерением мстить уже за собственную смерть!
А кому можно мстить в мире людей? Этим же самым людям, так нежно любимым всей ангельской братией. И никто его не остановит на пути к достижению заветной цели! А какая у него, маркиза Дроссбартоса, цель? Правильно… утопить всё в крови невинных жертв! Демон, он, в конце концов, или нет? Пусть даже, будь оно неладно, и в человеческом теле!
Дросс прервал размышления о мести и предполагаемых жертвах, прислушался к себе и понял, что в данный момент испытывает какие-то новые ощущения, названия которым не знал. Тело его покрылось мелкими мурашками, которые вели себя, словно живые, хаотично и весьма неприятно перемещаясь в разных направлениях. А потом он вздрогнул…
Он! Демон — истребитель, неустрашимый маркиз Дроссбартос, гроза и ужас низвергнутого мира! Вздрогнул от странного, рычащего звука за спиной, сопровождающегося стремительным движением, которое он почувствовал новоявленной кожей. Дросс стремительно обернулся и скривился от, совсем уже, зубодробильного скрежета.
'Все гении преисподней! С каких это пор я стал таким пугливым харчем?! — Он хмуро наблюдал, как автомобиль дал задний ход, подъехал к нему, и из-за опустившегося стекла высунулась жующая, небритая физиономия молодого ещё мужчины. — И чего тебе надо, смертный? Только выйди из своей консервной банки на колёсах, и я сделаю из тебя фарш!'
Смертный, разумеется, мыслей его не услышал, смерил оценивающим взглядом фигуру демона, сплюнул жвачку и поинтересовался:
— Тебе не мерзляво, Маугли?
У Дросса возникло сразу два вопроса: Что такое — мерзляво? И, кто такой — Маугли? Тут же нарисовался третий вопрос: а не оскорбление ли это? Если оскорбление, да ещё и глубокое, то можно считать, что первая жертва сама напросилась на неприятности, и он чист перед своей… хм, смешно сказать, совестью!
