Дикие острова | страница 4
У руля капитан грозно нависает над шаманом:
— Ты вчера в своей каюте устроил что?
— Яррада учил. — Старик спокоен, под облаками бровей и усыпанной рунами накидкой веки опускаются и поднимаются неспешно. — Он и мой фантом бились на мечах, колдовали.
— Этот дурень может колдовать? — Капитан недоверчиво щурится, складки на лбу темнеют. — Там все стены обожжены, в рубцах.
— Издержки. Не тревожься, каюта моя, с ущербом смирюсь.
— Каюта — часть корабля, вы могли его спалить. Разбудили великого дракона! Он чуть не сожрал меня за вашу выходку.
— Прошу прощения за нас обоих. Не хотели мешать, лишь…
— Хватит боев! В мечах, копьях, топорах нет нужды, в колдовстве тоже. За нас воюет великий дракон, гораздо лучше.
Яррад смотрит на шамана тепло, как сын на отца.
Вспоминает его вечерние рассказы об орфах. Мудрый старик показывал орфийские свитки и скрижали, что повествуют об их истории, Яррад жадно разглядывал ажурные символы, манящие живые рисунки. Особенно нравится один, встречается в каждом листке пергамента, в каждой каменной табличке. На нем силуэт в плаще, лицо скрыто, незнакомец двумя мечами отрубает дракону крылья. Шаман говорит, это первый орф — освободил мир от драконов, основал свой народ.
Этот рисунок у Яррада в душе, окутан верой, что история повторится, придет кто-то сильнее драконов, свергнет их в прошлое…
Шаман уплывает как привидение сквозь доски, в трюмы, капитан возвращается на край верхней палубы, руки в боки, взгляд обводит галеру, матросов…
Капитан за год разросся как тролль. Кажется, надавит на мачту — порвет как папирус. Тело мраморной статуей возвышается над сгорбленным Яррадом, слепит бликами.
Порой хочется бросить борьбу, стать таким же спокойным, уверенным, величественным, по вечерам есть-пить со всеми…
Взгляд капитана задерживается на Ярраде.
— Все шумишь. — Голос как плеск волны. — Тревожишь дракона.
— У этой скотины обед! — скалится Яррад, скулы врезаются в шлем, тот скрипит. — Превращение рыбок в дерьмо.
Из груди капитана тяжкий вздох, качает головой, смотрит на горизонт. Губы шевелятся, вязнут, сдерживая ругань, подбирая что-то пристойное. Взгляд вонзается в бунтаря.
— Не надоело? Глянь на себя. Рычишь, пыхтишь, сопишь, хрипишь, орешь, беспокоишь нашего защитника. Он пожертвовал покоем, спустился с неба. Знаешь, как для него свят покой? Так же, как для нас — звон стали, битва.
— Для вас они уже не святы.
— Святы. Но мы жертвуем святынями, как и драконы.
— Что-то не видно их жертвы.