Лицо Георгия выражало высшую степень блаженства. На протяжении всего концерта они гуляли с Ноной под ручку, а сосед ехал за нами следом на машине с открытым от удивления ртом, пока не наткнулся на столб. Тут Георгий даже засмеялся вслух от удовольствия, но мать отнесла это к выступлению артиста, занявшего в это время место на экране телевизора, и подумала, что молодежь всегда находит смешное в том, что пожилым людям кажется серьезным.
Но концерт кончился. Он вздохнул и почувствовал, что ему стало грустно. Было уже одиннадцать часов вечера. «Что я все мечтаю, мечтаю. А она сейчас спит под яблоней, — вернулся он к прежней мысли. — Пойти, что ли, проверить, не храпит ли она во сне?» — придумал он для себя шутливый предлог и направился к двери.
— Ты куда это, на ночь глядя? — остановила его мать.
— У меня свидание.
— Так поздно?
— Самое время. Жара спала, коты запели ночные серенады, — и он выскочил за дверь.
Их дом находился всего в двух кварталах от дома Андрея, так что через пять минут Георгий очутился у знакомого забора, тихо открыл калитку, проник во двор и бесшумно приблизился к старому саду. Глаза его стали шарить между темными стволами.
Ночь выдалась звездная, к тому же свет, отбрасываемый уличными фонарями, позволял различать предметы внутри двора, так что вскоре под одним из деревьев он заметил нечто светлое и осторожно подкрался к нему.
Нона спала, натянув одеяло до самого подбородка. Черты её лица едва угадывались в густой тени деревьев, но и в кромешной тьме он видел бы ее с такой ясностью, какую дает яркое солнце. То, что скрывала темнота, с поразительной отчетливостью хранила его память.
Неизвестно, долго бы он любовался ее туманными чертами, но вверху, в кроне дерева что-то вдруг зашуршало, и на одеяло мягко шлепнулось яблоко.
В тот же миг он тёмной стрелой метнулся к забору, не подозревая, что в нем дремлют такие колоссальные спортивные задатки. Двадцать метров он пролетел на одном дыхании. Ему даже удалось занести одну ногу на забор, но кто-то с еще большими спортивными задатками настиг его в этой нелепой позе и схватил рубашку. Кому доводилось так воровски бежать от любимой вместо того, чтобы радоваться, что она проснулась!
Но, видимо, кто-то из его предков был большой жизнелюб, иначе бы у него не сработал так молниеносно, чисто механически, инстинкт самосохранения. Он ясно ощущал в себе желание бежать, спрятать лицо, голову, быть неузнаваемым. Но сильные женские руки стащили его с покоренных высот на землю.
