Богема с Невского проспекта | страница 26
В годы перестройки я торговал на Невском картинами своей жены — художницы. Это было хорошее время, всё продавалось, часто давали валюту. Однажды пришли рекетёры, потребовали денег, произошла крепкая массовая драка. Она длилась до тех пор, пока не вмешалась милиция. После этого состоялось собрание — никто не хотел уходить с Невского, так как тут собрались люди, которые ничего другого, как рисовать и продавать картины не умеют и не хотят. Пришлось организовываться в сообщество свободных художников, платить за места, вносить деньги на общие стенды. Мимо часто проходили Миша Боярский и Игорь Дмитриев. Игорь Дмитриев отличался задушевным характером, ему часто дарили картинки просто так. Удачные дни художники любили отмечать в кафе «Мутный глаз» на улице Софьи Перовской. Потом я играл в переходах метро на Невском — сначала в «климате» — это у канала Грибоедова, потом в «трубе» — в переходе у Гостинки, потом в тёплом переходе у Думы.
В начале 90-х, когда я шла по Невскому, ко мне внезапно подошёл очень приличный молодой человек и пригласил меня в кафе, располагавшееся над магазином «Север». Это был недавно открывшийся ресторан с новыми интерьерами — с какими то настенными фресками под Итальянское Возрождение. Мы провели приятный вечер. Когда мы расставались, он попросил у меня мой телефон. У меня не было ни домашнего телефона, ни рабочего — я училась в аспирантуре. «Нет телефона? Такого не бывает! Значит, просто нет желания продолжить общение!», — сказал с грустью молодой человек и ушёл бесследно из моей жизни. Мне было очень жаль, что он мне не поверил… На следующий день со мной опять на Невском познакомился очень приятный молодой человек, и пригласил в то же кафе. Всё повторилось по тому же сценарию. На третий день было то же самое с третьим мужчиной. Официант узнавал меня, и уж не знаю, что он про меня думал…
Мне очень врезались в память настенные росписи этого кафе. Итальянские мужчины там были изображены с квадратными подбородками, маленькими жёсткими глазами, неповоротливыми шеями и крепкими корпусами. В принципе, это были герои нашего нарождавшегося нового времени капиталистического прихватизирования — пуленепробиваемые, твёрдо шагающие к поставленной цели, во что бы то ни стало желающие разбогатеть и стать хозяевами жизни.
Осенью 1975 года Борис Кошелохов, никому не известный в то глухое время художник-нонконформист, создал картину. Прямоугольный кусок фанеры высотой примерно в полтора метра он обтянул мешковиной, которую окрасил в черный цвет. Поверх мешковины Кошелохов живописно разместил несколько кусков металлолома, закрепив их проволокой. Картина была заключена в раму из свежеободранных досок. Кошелохов захотел показать свою новую работу публике — должно же искусство принадлежать народу. Я решил помочь художнику. Картина была установлена на Невском у стены дома № 78 недалеко от Литейного. На противоположной стороне благоухал кофейными ароматами «Сайгон», а рядом находился филателистический магазин. Толпы собирателей почтовых марок роились у входа в этот магазин — количество филателистов в Советском Союзе превосходило все разумные пределы.