Свой поход в Европу Антара завершает покорением Андалусии, Туниса и Верхнего Египта, правители которых — Матрус, Кардус, Гермес, Мукавкас, Кандариус — в конце концов после ряда сражений подчиняются Антаре и обязуются платить ему дань.
В заключение, в полном противоречии с реальным развитием истории, после победоносных войн с византийцами, франками, испанцами и т. д., в которых хотя и в фантастической форме, но все же отразились исторические события VII–XII вв., Антара заканчивает свои дни на берегу Евфрата в доисламском племенном становище, а после его смерти его родичи абситы принимают ислам и участвуют в Священной войне, т. е. как бы вступают на путь, уже пройденный в фантастической шестисотлетней жизни их главного героя Антары[5].
Естественно, что подобный «историзм», при котором все эпохи перемешиваются самым причудливым образом, чреват множеством анахронизмов в повествовании. Пересказывая легендарный материал, автор порой сознательно дополняет его деталями «исторического колорита», присовокупляя: «У арабов в то время был обычай…» Однако все описания бедуинского быта в эпопее представляют собой некую причудливую смесь доисламской племенной жизни, донесенной преданием, и реалий знакомой рассказчику придворной жизни Багдада. Например, когда Зухейр стал после смерти своего отца предводителем племени Бену Абс, к нему, совсем как к средневековому феодальному сюзерену, «поспешили со всех сторон фарисы, готовые ему служить, и он одарил их подарками, платьем, золотом и серебром». В другом месте говорится, что, радуясь чудесному спасению Антары, абситы «разбрасывали во все стороны дирхемы и динары» — совсем как щедрые феодальные правители.
И уже в наиболее древних частях «Сират Антара» ощутимы черты феодального сознания. Так, когда после смерти хирского правителя Мунзира повелитель Ирана Ануширван признает его преемником Нумана, царь абситов Зухейр «спешит отправить письмо с выражением покорности новому царю».
Малоправдоподобны описания бесчисленных пиров бедуинов, когда соплеменники передают друг другу кубки, наполняя их «чистым вином из кувшинов», «поют рабыни и мулатки», «невольницы бьют в бубны и играют на флейтах» и т. д., т. е. развлекаются наподобие багдадской знати.
Любопытен в этом смысле эпизод свадьбы Антары, в котором гиперболизированная картина бедуинского пиршества: «Было зарезано много тысяч верблюдов и верблюдиц, тысяча жирных коней, множество львов и пантер» — переплетается с описанием придворной роскоши — богатейших нарядов и шатров, уборов из драгоценных камней и т. д.
