Как назло, никак я механика не могу под днище пропихнуть. Не получается, хоть ты тресни. Сам влез и его ухватил за подмышки, тяну в спасительное укрытие. Скорей, скорей, только бы успеть! Тут как шандарахнет взрывной волной, я сам подлетел на месте. Если бы не шлемофон – все, разбил бы головушку о гусеницу. Очухался, дальше тащу своего товарища. Почти затащил, глянь, – а у него ступнёй нет. И ноги все до колен, как фарш, живого места нет.
— Вот такой «огурец» прилетел, – Галушка хлопнул по стволу трофейника, – и истёк за секунды кровью мой механик–водитель… Как крути не крути – самый главный враг нашей пехоте. Так что на фронте, хлопцы, пуще всего остерегайтесь этой заразы.
— А як же, – кто‑то из них пошутил невесело. Весёлого было мало…
И стал двадцатидвухлетний взводный седым, как лунь, после того памятного боя, когда небо лучилось безоблачной июльской синевой и ничто, казалось, не предвещало страшное слово «смерть» посреди бескрайнего сказочной красоты поля из подсолнухов. Отсюда и прозвище – Седой.
Два самых горьких военных лета хранила судьба незлобливого улыбчивого взводного, а на третий год кровавой страды и не уберегла. Погиб геройски гвардии капитан Тарас Галушка, штурмуя со своим батальоном печально известное село Сычевка под Ржевом лютой зимой в начале сорок третьего… Много его боевых друзей погибло в тех жестоких кровопролитных боях у доселе мало кому известного русского села с незамысловатым названием.
— А вот ещё одно окаянство на нашу голову: пушка – «собака».
Сто тридцать семь миллиметров, автоматическая. Скорострельность такая, что звук издаёт, будто собака захлёбывается от лая. Отсюда у неё и прозвище такое звучное. И нет от неё спасу ни пехоте, ни танкам. Кучно бьёт. Наша палочка–выручалочка, сорокапятка, хоть и калибр поболее имеет, но все равно не чета ей. С немецкой «собакой» не сравнишь. Основательно фашист приготовился к войне…
— Тарас Григорьевич, вы обещали ещё про «лаптежник» и «раму» рассказать, – напомнили ему.
Лукавили. Ещё вчера старлей Угрюмый им подробно рассказал об исчадии ада – немецком бомбардировщике Ю-87 и о предвестнике ада, самолёте–разведчике «раме», прозванном так фронтовиками за свой характерный особый фезюляж. Точно что твоя рама на окне.
— Хитрая лиса, летает на большой высоте, все высматривает, вынюхивает. Ни одна зенитка не достанет её. И тут же на землю передаёт координаты целей. Говорят, оптика на ней стоит – закачаешься. Мощная, цейсовская. С такими зенками, как у этой паскуды, – старлей был своём амплуа, – ничего от неё не спрячешь. Коль появилась в небе – жди гостей или ураганного артиллерийского огня по всем замаскированным объектам. Маскируй не маскируй, а если кружится, гадина, над ними, то, значит, засекла.
