— Синдзи? Ты слышишь?
— Слышу, да. Микрорайон 22. Шестой дом. Квартира четыреста восемь.
— Ага, хорошо! Завтра заеду… Погоди. Двадцать второй микрорайон, это же вроде чуть ли не руины?
— Нормально. Снаружи выглядит страшнее. Народу нет. Хорошо!
— Мда? — скептически донеслось из трубки, — Ну ладно. Завтра вечером буду! Пока!
Э–эх… Даже немного жалко, я уже настроился на очередной эпичный мордобой. Грустно, господа.
Тэкс. Завтра в гости придет Мисато, а значит надо сготовить чего‑нибудь вкусненького. А это, в свою очередь значит, что надо топать в магазин. Ле–ень.
Вздохнув, я направился на выход. Пойдем, прогуляемся.
Привычное зрелище захламленного коридора… Заняться бы уборкой, но когда? Да и больной живот комфорта не доставляет. Про попросить помощи у Рей так вообще говорить не стоит — ей еще выздоравливать и выздоравливать.
Кстати, о Рей. Дверь в ее квартиру приоткрыта — опять не запирается. Ну что за человек… Хотя, с другой стороны запираться особого смысла нет, в этом доме, кроме нас никто не живет, меня девушка не боится, а левых и нежелательных посетителей отловят парни из наружки. Хм… Зайти к ней, что‑ли?
— Рей! Это Синдзи! Можно войти? — постучался я дверь. Ответа нет.
Постучался еще раз, та же реакция. Ладно, зайду на обратном пути.
Уже привычная лестница, столь же привычный заваленный строительным мусором и заросший травой дворик. А я начал обживаться, смотрю. Все кажется таким знакомым, особенно в цвете заходящего солнца. Длинные, закатные тени расчеркивают пространство, разбивая видимый пейзаж на неровные части…
Хе. Неровные части, контрастная окраска… А почему бы и нет?
Покрутил возникшую в голове идею туда–сюда. Почему бы не попробовать окрасить Евангелион по принципу зебры? В смысле, есть такой способ маскировки, как сейчас не знаю, но раньше активно использовался на флоте — борта кораблей разрисовывали неправильными черно–бело–серыми фигурами, которые скрадывали вид корабля на фоне горизонта. Логически расчленить силуэт Евангелиона на части, покрасить… Не знаю, как Ангелы, но люди часто теряются, не замечают предмет, окрашенный таким образом. Конечно, тут большое значение имеет игра психики, спектр зрения, но чем черт не шутит…
— Слышь, малой! Эй, бля! Тебе говорят!
М? Мне?
Я огляделся. Солнце уже село, и вокруг царил полумрак, то самое время «куриной слепоты». Кроме меня в обозримом пространстве был только один персонаж, который ко мне и обращался — потасканного вида мужик, лет тридцати–тридцати пяти на вид.
