полк.
Заколебалась
подо мной земля,
Когда и я увидела:
в кювете
Лежат
уложенные в штабеля
…Расстрелянные дети.
Вот девочка
лет четырех — шести
К себе
грудного прижимает брата…
А тот,
кто мог спокойно навести
На них
зрачок угрюмый автомата,
Кто он?
Где он?
Оскал его лица
Своими
я не видела глазами,
Но пепел Лидице
стучал в сердца,
Нас обжигало
Орадура пламя,
К нам из Дахау
доносился стон,
И я сквозь зубы повторяла:
— ОН!
Да, то был он —
садист,
палач,
дикарь,
«Сверхчеловек»,
расист,
«венец творенья».
…Прошли года.
И вот опять, как встарь,
Кровь малышей
взывает об отмщенье.
Когда раздался в тихой церкви
взрыв
И раненые дети
закричали,
А четверо
навеки замолчали,
В негодованье,
в ярости,
в печали.
Я поняла,
что тот убийца жив.
Я вспомнила
и фронтовое лето,
И дождь,
и девочки застывший взгляд.
«Убийца неизвестен», —
говорят.
Он неизвестен?
Полно!
Так ли это?
