Рассказ Сергея Ивановича снова оборвался. С минуту старший молча смотрел в одну точку, а потом вдруг заговорил совсем другим, благоговейным, восхищенным голосом:
– Только знаете, что меня больше всего поразило. Монастырь! Монастырь остался.
– Такой, желто-красный… – напрягла память девочка, воскрешая в памяти картинки и образы из далекого прошлого.
Она помнила. Даже после года, прожитого в стенах Института, девушка прекрасно помнила величественный, прекрасный монастырь на вершине горы, возвышающийся над городом. Каждый день, просыпаясь и выбегая на балкон гостиницы, юная Света видела, как среди напоминающих юбилейные свечи кипарисов поблескивают купола церквей и колокольни. Новоафонский монастырь был великолепен в любое время суток. И вечером, когда его освещало заходящее солнце. И после заката, когда на стремительно чернеющем небе вырисовывались лишь силуэты главного собора и гигантской колокольни. И в лунные ночи, когда стены построек казались серебристыми.
За несколько дней до начала изоляции, когда будущие участники эксперимента вступили за ворота Симоно-Канаитского монастыря, они застыли с открытыми ртами, не в силах сдержать восторга. Они даже забыли про фотоаппараты. Просто стояли, задрав головы, и их юные души трепетали от восхищения.
Мощь и красота, величие и простота, поражающие воображение размеры зданий и их же легкость, воздушность… Поэзия в камне. Застывшая музыка. Ничего подобного не приходилось видеть детям до этого дня. А после – тем более.
Брянцев между тем продолжал говорить:
– Да, это просто чудо. Это невероятно! Все сгорело, а монастырь стоит. Долго колебался, стоит ли лезть на холм. Пока поднимался, много раз пожалел, что решился. Теперь не жалею.
Дорога к храму далась космонавту Брянцеву тяжело. Сказывалась усталость, накопившаяся за время марш-броска через пепелище, оставшееся от города и леса. К концу пути скафандр казался отлитым из бронзы.
Пейзаж, окружавший бредущего к монастырской горе космонавта, был настолько бесприютен и уныл, что в голову Сергею Ивановичу невольно приходили ассоциации с поверхностью другой планеты.
«Как на Луне, блин», – мрачно размышлял Брянцев, ковыляя по давно остывшим головешкам, поднимая в воздух облачка пепла, напоминавшего лунную пыль. Руины зданий, торчавшие из океана золы, выглядели как отроги лунных гор и края кратеров.
Правда, сам Брянцев на Луне не бывал, но фотографий и видеозаписей о спутнике Земли видел на своем веку немало. Единственное отличие новой Земли от Луны состояло в том, что тут было еще мрачнее, еще безотраднее, еще страшнее. На лунном небе, если верить фотографиям американских астронавтов и русских зондов, хотя бы горят звезды. Здесь над головой расстилалась однотонная мутная пелена облаков. От горизонта до горизонта раскинулась противная, тягучая белесая хмарь, настолько унылая и однотонная, что от одного взгляда вверх хотелось повеситься. Казалось, что какой-то безумный волшебник размазал по небу ровным слоем банку серой краски – без комочков, без просветов.
