Бестелесные голоса и языческие карты утверждают, что мне нужно уйти с нынешней работы, так как большинство моих сослуживцев — подлые эгоисты. И мне приходится признать, что это действительно так. Они редкостные гады. Я их не выношу. Но я ушел с работы четыре с лишним года назад и тружусь сейчас сам на себя. Элис советует мне расстаться с девушкой в течение последующих трех месяцев, несмотря на то что меня будут терзать сомнения, не беременна ли она. Выясняется, что я должен с ней разойтись, потому что она хочет ребенка, а мы с ней этого пока не обсуждали. Но если же мы попытаемся все обсудить и останемся вместе, Никки забеременеет в ближайшие двенадцать месяцев. Элис также утверждает, что я трижды отправлюсь за границу по делам. Тут я навостряю уши и намечаю светлое будущее, где я отважно пускаюсь в кругосветное путешествие. Но работа в духе Индианы Джонса и так одно из моих постоянных и бесплодных мечтаний.
Несмотря на эффектную напряженность, я постепенно разочаровываюсь. Чародейское ви́дение Элис постепенно вытесняется моим рациональным мышлением. Она потрясающая актриса. В своем псевдонаучном поиске правды я, конечно, открыт новым впечатлениям, но почти все, что она говорит, пролетает, не оставляя следа. Мы словно два корабля, которые даже не потрудились покинуть порт, не говоря уж о том, чтобы пуститься в ночное плавание.
Я уже почти утратил остатки интереса, но вдруг атмосфера изменяется, и Элис устремляет на меня свой одержимый взгляд. По коже пробегают мурашки. У меня кружится голова, и я задыхаюсь… или это вдруг стало душно? Элис закрывает глаза, трет пальцем мои часы и хмурится. Я задерживаю дыхание.
— Я чувствую здесь дух твоего прадеда.
Черт побери! Я вне себя от удивления. Она же поглаживает часы моего прадеда! Я получил их после его смерти. На обратной стороне циферблата до сих пор выгравировано его имя. Ожидание парализует меня, и воздух вдруг кажется мутным, словно от сажи. Глаза щиплет, а голова раскалывается.
— Он говорит, что твой отец упрямец.
Я уже настроился, что он накажет мне лучше следить за его часами или передаст благодарность семье за то, что мы развеяли его прах над рекой Северн, — в общем, скажет нечто такое, что знает только он. Но сомнения одолевают меня все больше и больше, и вдруг реальность обрушивается мне на голову, подобно ледниковому периоду, внезапно нагрянувшему в тропики. Мой отец? Раз пощечина! Я в замешательстве. Упрямец? Два пощечина! Я ожидал услышать о маме, потому что Элис держит в руках часы ее отца. Я никогда не задумывался о том деде, отце моего папы, который только что ответил на наш телефонный звонок на тот свет. Он много пил, постоянно вылетал с работы из-за своего пристрастия к прожиганию жизни в пабах и дурно обращался с бабушкой, даже тогда, когда она лежала при смерти. Удивительно, как Элис смогла разобрать что-то в его пьяном бормотании. И вот еще что — мой отец вовсе не упрямец. В действительности он самый покладистый человек, которого я когда-либо знал, если не считать того момента, когда он наотрез отказался отвезти меня на тренировку по футболу, потому что тогда, в десятилетнем возрасте, я умудрился спалить ковер. Но это, как мне кажется, вполне понятно. Вот и все. Дух вешает трубку. Больше ни звука от моего деда.
