— Дорогой, ты не против еще попозировать мне сегодня? С часик примерно?
Он был не против.
— Постоишь так же, как в прошлые разы, — сказала она, помогая ему раздеться, — только сейчас обойдемся без яблока и винограда. Но если хорошо попозируешь, не будешь двигаться, то потом будут тебе и яблоки, и виноград сколько захочешь. Договорились?
Она поставила его в светлом месте под стеклянным потолком, подвинула ему ножки, одну чуть вперед, другую назад. Подняла ручки, одну согнула в локте, словно он держит виноград, другая поднесена ко рту.
— Вот так. Прекрасно. Ты мне очень поможешь, если будешь оставаться в такой позе. Ты настоящий чудесный натурщик.
Свет был превосходен, и скоро она почувствовала, что рука начинает получаться. «Молодец, дорогой! — рассеянно приговаривала она время от времени, переводя взгляд с его тельца, освещенного солнцем, на глину и обратно. — Чудесно стоишь. Не двигайся».
Какое это удовольствие работать, когда дело спорится! Это удовольствие она предпочитала всему иному, оно затмевало все остальное, делало ничтожным и всегда вызывало в памяти Цинциннати и второй курс в Академии — когда она бросила живопись и открыла для себя скульптуру.
«Посмотрим, как это тебе понравится». Уиллард Слейд! Иногда она целыми неделями не думала о нем, но он всегда появлялся, чтобы напомнить о себе. И всегда повторял эту свою присказку, когда знакомил с чем-то, что навсегда обогащало ее жизнь.
Забавно, что поначалу он ей совсем не приглянулся: язвительный, неряшливый и чуть ли не грубый молодой человек, с руками, вечно черными оттого, что он копался в своем кошмарном мотоцикле, — полная противоположность юноше, которого так нахваливали ей родители. Она не могла понять, почему все другие парни или презирали его, или восхищались им и почему восхищались те, кто нравился ей больше всего. На занятиях он никогда не слушал преподавателей и смеялся над тем, чему они учили. Она считала его грубым и испорченным и старалась держаться от него подальше из боязни, как бы он не сказал что-нибудь ужасное; но это было до того, как ей стало ясно то, что другие уже, кажется, инстинктивно почувствовали, — Уиллард Слейд гений.
Это не значило, что он всегда блистал. Порой он трудился над чем-то, прилагая огромные усилия, но вещь получалась неинтересной и вымученной, как у любого другого, и он отбрасывал ее. Но временами, и это случалось все чаще и чаще — когда, как любил он говорить, он был в ударе, — вещь получалась сама собой и была не просто хороша, а прекрасна, настолько, что преподаватели смотрели на него с нескрываемой завистью.
