Сунув руки в карманы, он побродил по комнате, потом подошел к темному окну и посмотрел на улицу. Вдали, там, где тротуар освещала вывеска гриль-бара, стояли двое солдат, обнимая девушек. Он слышал, как одна из девиц засмеялась, визгливо и бесстыже. Потом кто-то из солдат выкрикнул что-то, вызвавшее смех остальных, обе парочки двинулись по улице и растворились в темноте.
Он расстегнул воротничок, расслабил галстук и тяжело опустился на свою постель — разложенный диван, который исторг облачко пыли. Взял с кофейного столика, на котором чего только не валялось, единственную выглядевшую дорогой и новой вещь в гостиной: альбом с фотографиями его выпускного класса. Переворачивая плотные кремовые страницы, он испытал приятное потрясение, видя знакомые лица; друзья причесались, привели себя в порядок, чтобы позировать школьному фотографу; все выглядели ужасно юными и наивными по сравнению с его однополчанами. Тут были и пожелания ему:
«Удачи на службе, Боб! Рад, что был знаком с тобой. — Дейв».
«Боб, уверен, ты далеко пойдешь, чем бы ни занялся. Всегда буду ценить твою дружбу. — Кен».
Когда он просмотрел альбом, то уже с трудом припоминал, как утром пришлось вставать до света, чтобы надраить свой патронташ перед осмотром, толкаться в вонючем сортире и слышать за спиной требования поторапливаться; как девять часов трясся в автобусе, а потом в поезде, и уже смутно, с чувством вины вспоминал ту лютую молчаливую ярость, что отравила ему обед в «Чайлдсе». Из спальни матери послышалось низкое, с присвистом, медленное, ритмичное похрапывание, и он, с умилением прислушиваясь к нему, разделся и аккуратно повесил форму на проволочную вешалку. Улегшись, он ощутил удивительную свежесть и чистоту простыней и представил себе, как она в обеденный перерыв торопливо бежит с ними в прачечную, готовясь к его приезду, — а то, возможно, даже идет в универмаг «Мейси» купить новые.
Завтра она нежно разбудит его попозже. Они позавтракают кое-как, наспех и отправятся в церковь. Протестантское богослужение, которое она открыла для себя лишь несколько лет назад после целой жизни в язычестве, вызывало у нее слезы («Я всегда плачу, дорогой; ничего не могу с собой поделать. Я вовсе не хочу расстраивать тебя»), а потом, духовно возродившись, они подземкой или автобусом отправятся куда-то навестить людей, которые, предполагается, умирают от желания познакомиться с ним, — тех самых людей, что так удивились: «Алиса Прентис,
