— Так пошли ко мне в караулку, — ухватил Носач гостя за концы кушака, словно вожжи в руки взял. — Не сомневайся, сухое горло драть не будешь. А как ночной караул выставлю… — он посмотрел на закат. — Скоро уже. Продолжим у Никифора. Я угощаю…
— Ого! — удивился Круглей. — Видать, и в самом деле сильно припекло. Если ты на такие растраты идешь. Ладно, уговорил…
Он еще что-то говорил, но караван, в отличие от купца и стражника, не остановился в воротах, а хоть и медленно, но отдалялся от них, увлекая и меня следом. Так что я последние слова этого разговора уже едва расслышал, выворачивая голову назад и рискуя свернуть себе шею. В том смысле, что не глядел под ноги. А улицы в городище, именуемом Западная Гать, еще не асфальтировали и даже булыжниками не мостили.
Кстати, почему Гать? Что-то я ни речки, ни какого иного водоема не наблюдал, да и в воздухе близость воды не ощущалась…
* * *
Вполне широкая улица, так чтоб без ругани и мордобоя могли разъехаться две повозки, свернула от ворот вправо и плавной дугой поползла в глубь селения. Оставляя по правую руку какой-то приземистый дом с плоской крышей, большой амбар; длинное, крытое тростником строение, судя по специфическому запаху — конюшню. Потом еще один амбар, примерно на метр приподнятый над землей на сваях. Левую сторону занимали обычные пятистенки, собранные из цельных стволов, на фундаменте из дикого камня. Избы не жались в кучу, а чинно смотрели через низкий плетень на улицу выносными крылечками и небольшими окнами, шагов этак через десять друг от друга. Свет в окошках не горел, а кое-где они и вовсе были прикрыты глухими ставнями.
В общем, ничего странного. А чем еще заниматься в потемках, без радио и телевидения, не говоря уже о компьютерах и игровых приставках, как не сны рассматривать? Вот и укладываются люди на отдых вместе с солнцем. С ним же — и встают. То есть примерно в двадцать два отбой и в четыре тридцать ночи (язык не поворачивается такую рань утром назвать) — подъем! Жесть! Нормальный горожанин моего возраста и века в десять только из дому на вечеринку собирается. Тем более летом…
Услыхав про Никифора, я ожидал, что обоз свернет в одно из таких подворий. Еще подумал: «Как же все это хозяйство там поместится?» Но оказалось, что так назывался постоялый двор.
Собственно, самому Никифору, наверно, принадлежал только просторный дом с пристройками, потому что обширный пустырь от крыльца и до частокола стены городища не был отделен хоть какой-нибудь изгородью. Только и того, что с дальнего края площади, над колодезным срубом задирал нос «журавль», а в разных местах имелась вкопанная коновязь и крепкие долбленые желоба — поилки и кормушки для животных.
