Саня Дырочкин — человек семейный | страница 13
— Боря! Боря! — бормотала она, точно ещё не была уверена, что всё кончилось благополучно. — Я горжусь вами!.. — И она заплакала.
Люди начали расходиться. Даже Решетилов и тётя Таля не захотели больше снимать фильм.
Мы остались одни: я, папа и Мотька.
Перешли дорогу. Оказались на пустыре. Впереди на кочке лежала смятая консервная банка. Мы заметили её одновременно. Переглянулись. И наперегонки бросились к ней.
Папа подлетел первым и что есть силы ударил по банке ботинком. Банка взлетела в воздух — теперь мы мчались за ней все трое.
— Мазила! — хохотал папа. — Футбол — это тебе не стихи писать! Тут думать нужно!
Мне хотелось хоть разик догнать его, но банка всё ускользала из-под самого моего носа. Вскоре я окончательно выдохся и упал в траву. Папа остановился, заставил меня встать.
— Нельзя валяться. Пошли, посидим на скамейке.
Мотька уселась рядом, дышала тяжело и часто. Её язык едва не доставал земли.
— Ну вот, — вздохнул папа. — Я вроде бы и успокоился. — Он поглядел в мою сторону и внезапно признался: — Такое кино не по мне, Саня. Лётчику нужно искать другое, более серьёзное дело…
Я обходил колонку. Всё было прекрасно на моём участке: руки чистые, ногти подстрижены, обувь в порядке. Пустовало место Удаловой, и я подумал, что болезнь всё же её победила…
Галина Ивановна что-то писала в классном журнале, ждала, когда я закончу осмотр.
И вдруг вошёл Удалов-папа, а за ним — Люська. Папа был бледен.
— Простите, что мы опоздали. Но я съездил в свой цех и отпросился к вам в школу…
— Что случилось, Пётр Петрович?
— Дело в том, — говорил Удалов-папа, — что вчера на уроке моя дочь не заболела… Она притворилась больной, потому что не могла решить задачу. Я очень огорчён, что моя дочь — симулянтка.
Галина Ивановна молчала. А Удалов-папа вынул валидол из кармана, положил в рот таблетку.
Люська размазывала по лицу слёзы.
Наконец Галина Ивановна спросила:
— Тебе, может, непонятна была задача?
— Ага, — плакала Люська.
— И ты постеснялась ко мне обратиться? Но я бы тебе помогла, мы бы остались после уроков.
— Я бы тогда опоздала в цирк, у нас были билеты…
— Я так огорчён, — снова сказал Удалов-папа. — В нашей семье все работают честно.
А Люська рыдала:
— Я больше не буду…
— Ладно, — подумав, сказала Галина Ивановна. — Я тебе верю. Надеюсь, поверят тебе и ребята.
Вечером я делал уроки. Написал строчку мягких знаков, а потом отложил тетрадь, чтобы подумать: зачем Галине Ивановне столько? Для проверки я открыл мамину книгу и пересчитал мягкие знаки на одной странице. Оказалось, двадцать четыре. Немало.
