— А! говорила гувернантка француженка, скрежеща своими бѣлыми зубами:- я люблю когда пріѣзжаетъ милордъ. Вы каждый день хлещете меня, а милордъ хлещетъ васъ, а вы становитесь на колѣни и цалуете плеть.
Они точно становились на колѣни и принимали бичеваніе съ примѣрной твёрдостью. Иногда бичъ падалъ на спину папа, иногда на спину мама, а иногда хлесталъ Агнесу, а иногда хорошенькія плечики Бланшъ. Но мнѣ кажется, что милордъ болѣе всего любилъ раздѣлываться съ наслѣдникомъ дома, молодымъ Рингудомъ Туисденомъ. Тщеславіе Ринга было очень тонкокожее. Эгоизмъ его легко было ранить, а кривлянья его при наказаніи забавляли стараго мучителя.
Когда подъѣзжалъ экипажъ милорда — скромный маленькій коричневый грумъ, съ чудной лошадью, съ кучеромъ, похожимъ на лорда канцлера, и великолѣпнѣйшимъ лакеемъ — дамы, знавшій топотъ колёсъ его экипажа и ссорившіяся въ гостиной, заключали перемиріе; мама пишетъ за столомъ прекраснымъ, чоткимъ почеркомъ, которымъ восхищаемся мы всѣ; Бланшъ сидитъ за книгой; Агнеса совершенно естественно встаётъ изъ-за фортепьяно. Ссора между этими кроткими, улыбающимися, деликатными созданіями! Невозможно! отъ самаго обыкновеннаго женскаго лицемѣрія какъ мущины краснѣли бы и конфузились, а какъ легко, какъ граціозно, съ какимъ совершенствомъ женщины дѣлаютъ это!
— Ну, заворчалъ милордъ: — вы всѣ приняли такія милыя позы, что навѣрно вы грызлись. Я подозрѣваю, Марія, что мущинамъ должно быть извѣстію какой чертовски дурной характеръ у нашихъ дѣвочекъ. Кто можетъ видѣть какъ вы дерётесь? Вы вѣдь умѣете притихнуть при другихъ, маленькія обезьяночки. Я скажу вамъ вотъ что: вѣрно горничныя разсказываютъ лакеямъ въ комнатѣ ключницы, а лакеи своимъ господамъ. Честное слово, въ прошломъ году въ Унгиэмѣ Гринудъ испугался. Отличная была партія, прекрасный домъ въ городѣ и въ деревнѣ. Матери у него нѣтъ, Ангеса могла бы дѣлать что хотѣла, еслибы не…
— Не всѣ ангелы въ нашемъ семействѣ, дядюшка! вскричала, покрасневъ, миссь Агнеса.
— И мать ваша слишкомъ бойка на языкъ. Мущины боялись тебя, Марія: я слышалъ это отъ многихъ молодыхъ людей; въ Уайтѣ [9] объ этомъ говорятъ совершенно свободно. Жаль дѣвушекъ, очень жаль! Мнѣ приходятъ и говорятъ Джэуъ Голль и другіе, бывающіе вездѣ.
— Право мнѣ всё равно, что говоритъ обо мнѣ капитанъ Голль — противный негодяй! кричитъ Бланшъ.
— Вотъ вы и сбѣсились! Голль никогда не имѣлъ своего собственнаго мнѣнія; онъ только подхватываетъ и разноситъ что говорятъ другіе. И онъ разсказываетъ будто всѣ мущины говорятъ, что они боятся вашей матери. Что вы, полно-те! Голль не имѣетъ своего мнѣнія. Кто-нибудь вздумаетъ совершить убійство, а Голль будетъ ждать у дверей. Самый скромный человѣкъ. Но я поручилъ ему разспросить о васъ. И вотъ что я слышу. И онъ говоритъ, что Агнеса строитъ глазки докторскому сыну.
