Перед разгромом | страница 53



Сколько времени длилось их свидание, они не могли бы сказать. Луна давно скрылась за горизонт, звезды меркли, а небесный свод начинал проясняться и золотиться занимавшейся зарей, когда позади их раздались поспешные шаги, и взволнованный шепот Насти заставил их очнуться от забытья, чтобы вернуться к действительности.

— Милая барыня, светает! Скоро весь дом поднимется.

Грабинин машинально взглянул на дверь в противоположном конце двора и увидал Федьку, делавшего ему руками какие-то знаки с порога. Надо было расстаться.

Через несколько минут Федька вошел в кучерскую, где на свежем сене громко храпел Степан, и растолкал его.

— Вставайте, Степан Андреевич, барин приказал закладывать лошадей. Домой собрался ехать. Заторопился почему-то… даже и от завтрака отказался, натощак хочет ехать. Приказал торопиться.

Степан разбудил форейтора и отправился с ним выводить лошадей из конюшни.

Пользуясь отсутствием хозяина дома, большая часть малявинской дворни еще покоилась мирным сном, когда гость вышел на крыльцо, перед которым уже ожидала запряженная карета. От завтрака, настойчиво предлагаемого ему старшими слугами, повторявшими, что Серафима Даниловна будет гневаться на них за то, что отпустили дорогого гостя, не кушавши, Грабинин отказался и, приказав передать старой барыне его почтение, благодарность за ласку и обещание в самом непродолжительном времени навестить ее, взглянул на окна, в надежде увидеть ту, под обаянием которой он возрождался к новой жизни. Но за стеклами никого не было видно, зато меж кустов, разросшихся у подъезда, два зорких глаза поджидали его взгляд, чтобы сказать ему, что последнее его молчаливое приветствие будет свято передано по адресу. Грабинин узнал Настю и успокоился: она сейчас побежит к своей барыне и скажет ей, что последний его взгляд, последняя улыбка были обращены к ней через посредство верной слуги.

Еще раз ласково кивнув ей, Владимир Михайлович вскочил в коляску. Федька прыгнул на козлы рядом с кучером, который, подобрав вожжи, с трудом сдерживал застоявшихся коней.

Барин закричал: «Пошел!» Лошади помчались по широкой аллее из старых лип и птицами понеслись по деревне, а за околицей, сдерживаемые опытной рукой Степана, умеренной рысцой побежали по полям и лесам.

Если бы мысли и чувства оставляли след на былинках и цветочки, мимо которых они неудержимо стремятся в таинственную даль, никто не поверил бы, что в то весеннее утро по дороге из Малявина в Воробьевку проезжал один только воробьевский барин, а не целая толпа жизнерадостных и без памяти влюбленных юношей: такое великое множество восторженных чувств и безумных мечтаний было посеяно им на протяжении тридцати верст!