— Мы, значит, нескоро увидимся? — спросил Владимир Михайлович.
— Не раньше как недели через две. У воеводы придется прожить дня три, раньше не отпустят. Вы о здешнем гостеприимстве понятия не имеете. У нас думают, что лучше русских никто не угощает гостей, но это могут говорить только те, которым польские обычаи неизвестны. Что у них за женщины! Последняя шляхтянка, имевшая счастье получить образование в замке магната, любезнее и обаятельнее жен и дочерей наших вельмож. Из-за полячки можно сделаться не только пьяницей и бретером, но героем и разбойником! О, здесь можно жить несравненно веселее, чем в России! Но для этого надо сойтись с поляками, а еще лучше — породниться с ними. Для меня это невозможно: я женат, но вы — человек свободный, и жизнь перед вами открыта, от вас зависит устроить ее самым блестящим образом. По возвращении я познакомлю вас кое с кем, и, кто знает, захотите ли вы вернуться в скучный, чопорный Петербург или в затхлую Москву, когда побываете со мною в Варшаве и в замках здешних магнатов! Здесь такой блеск, роскошь и тонкий вкус, образование, вечная радость и веселье, как нигде в Европе! — распространялся Аратов, в своем увлечении не замечая, как трудно было его слушателю скрывать негодование и отвращение, овладевшие им от слов, казавшихся ему кощунственными и преступными.
Точно камень свалился у Грабинина с души, когда они расстались. При одной мысли, что они целых две недели не увидятся, хмель точно выдуло у него из головы, и он чувствовал себя бодрым, сильным и на все готовым. Никогда не подозревал он, чтобы можно было так ненавидеть человека и вместе с тем сознавать себя таким беспомощным в его присутствии. Он не только терялся, но даже как будто робел под холодным, пронзительным взглядом Аратова, и не за себя, конечно, а за ту несчастную, которая находилась во власти жестокого мужа и которую ему страстно хотелось спасти.
Но каким образом? На этом вопросе Грабинин избегал останавливаться и гнал его прочь, — так жутко было не находить на него ответа, между тем как он всем существом своим сознавал, что ему легче отказаться от жизни, чем от этого намерения.
Пока он думал обо всем этом, француз, занимая его произнес:
— У мсье Аратова вечно спешные дела, мешающие ему располагать временем так, как бы ему хотелось. То хлопоты по выборам, то улаживание недоразумений между приятелями, то ухаживание за хорошенькими женщинами, среди которых он очень популярен. Все это сопровождается пышными пиршествами, кавалькадами, театральными представлениями, концертами, балетами. Он прав, уверяя, что в Польше умеют веселиться и отгонять от себя мрачные мысли и тяжелые предчувствия.
