Великая равнина открыта на юго-восток, соприкасается непосредственно со степями Средней Азии: толпы кочевых народов с незапамятных пор проходят в широкие ворота между Уральским хребтом и Каспийским морем и занимают привольные для них страны в низовьях Волги, Дона и Днепра; древняя история видит их здесь постоянно господствующими. Как на ясной памяти истории в нынешней Южной России господство одного кочевого народа сменялось господством другого, жившего далее на восток, так и в древние времена господство скифов сменилось господством сарматов; но от этой перемены история, столь же мало выигрывала, как от смены печенегов половцами: переменились имена, отношения остались прежние, потому что быт народов, сменявших друг друга, был одинаков.
Ясное понятие об этом быте, противоположности его с бытом исторических народов может дать нам предание о походе персидского царя Дария Истаспа в Скифию. Скифы не встретили полчищ персидских, но стали удаляться в глубь страны, засыпая на пути колодцы, источники, истребляя всякое произрастение. Персы начали кружить за ними. Утомленный бесплодною погонею, Дарий наконец послал сказать скифскому царю: «Странный человек! Зачем бежишь ты дальше и дальше? Если чувствуешь себя в силах сопро-тивляться мне, то стой и бейся; если же нет, то остановись, поднеси своему повелителю в дар землю и воду и вступи с ним в разговор». Скиф отвечал: «Никогда еще ни перед одним человеком не бегал я из страха; не побегу и перед тобою; что делаю я теперь, то привык делать и во время мира; а почему не бьюсь с тобою, тому вот причины: у нас нет ни городов, ни хлебных полей, и потому нам нечего биться с вами из страха, что вы их завоюете или истребите. Но у нас есть отцовские могилы; попробуйте их разорить, так узнаете, будем ли мы биться с вами или нет». Одни кости мертвецов привязывали скифа к стране, и ничего, кроме могил, не оставил он в историческое наследие племенам грядущим.
У берегов Понта, при устьях больших рек, греческие города построили свои колонии для выгодной торговли с варварами. Можно видеть любопытную картину быта греческих колонистов в рассказе Диона Хризостома, который в одной из колоний, именно в Ольвии, искал убежища от преследований Домициана. Когда жители Ольвии увидали заморского оратора, то с греческою жадностью бросились послушать его речей: старики, начальники уселись на ступенях Юпитерова храма; толпа стояла с напряженным вниманием. Дион восхищался античным видом своих слушателей, которые все, подобно грекам Гомера, были с длинными волосами и длинными бородами; но все они были также вооружены: накануне толпы варваров показались перед городом; и в то время, когда Дион произносил свою речь, городские ворота были заперты и на укреплениях развевалось военное знамя; когда же нужно было выступить против варваров, то в рядах колонистов раздавались стихи Илиады, которую почти все ольвиополиты знали наизусть. Быть может, спросят: не производили ли эти греческие колонии хотя медленного, но заметного в истории влияния на быт окружных варваров? Известия древних показывают между скифами людей царского происхождения, обольщенных красотою греческих женщин и прелестями греческой цивилизации: они строят себе великолепные мраморные дворцы в колониях, даже ездят учиться в Грецию, но погибнут от рук единородцев своих, как отступники отеческого обычая. Вторжение персов в Скифию не произвело ничего, кроме ускоренного движения ее обитателей; попытки Митридата возбудить Восток, мир варваров, против Рима остались также тщетными. Движения из Азии не могли возбудить исторической жизни в странах Понтийских. Но вот слышится предание о противоположном движении — с запада, из Европы — о движении племен, давших стране историю, племен славянских.
