Прощай, зима сопливая!
Приходи, лето красное!
Соху, борону —
И пахать пойду!
В обрядовом чине масленица представала иногда пригожею красавицею Авдотьюшкой Изотеевной:
Дуня белая,
Дуня румяная,
Коса длинная, триаршинная,
Лента алая двуполтинная,
Платок беленький новомодненький,
Брови черные наведенные,
Шуба синяя, ластки красные,
Лапти чистые, головистые,
Портянки белые, набелённые!
У ней «перепельные косточки, тельцо бумажное, уста сахарные, сладкая речь».
Чаще масленица рисовалась девицами-певуньями широкорожей и курносой бабой — Полизухой Борисьевной либо Окулиной. Воровка она, обжора, распустеха, тороватая на обман лгунья, с рукой, легкой на колотушки.
Себя озорницы еще меньше при этом щадили:
Масленая, я к тебе иду,
Потеряла юбку, никак не найду!
Ехали купцы — юбку нашли,
Я просила, голосила — они не дают!
…………………………..
Масленая, грязь по ухи,
Остались наши девки вековухи!
Масленая — в городах ярмарки, гастроли театральных, цирковых трупп. У балаганов и в торговых рядах столпотворение: вон кукольники потешают детей похождениями Петрушки, вон народ валом валит подивиться на клоунов-зазывал. У прилавков со сластями давка — «себе в убыток продаем!» Там торгуют ситцем, тут колокольцами — «купи, не жалей, будет ездить веселей!»
Архангельск — корабельная сторона. В четверг публику в Кузнечихе, на Троицком проспекте, у Красной пристани собирал проезд огромного, пышно, ярко изукрашенного судна. Корпус, мачты, такелаж точь-в-точь настоящие. Спускай его на воду и уйдет в плавание, жаль, Двина подо льдом.
За кормой теснились экипажи, оленьи, собачьи упряжки. Треньканье балалаек, звон бубнов. С тротуаров крики восторга, взмахи платков: ряженые… Глядите, ряженые!
В пятницу либо субботу купечество, ремесленники пускали по улицам корабли меньших размеров — с эмблемами цехов, с образцами изделий, товаров, чем богато Беломорье. Торговцы мясом, к примеру, возили по городу быка.
Вдоль Двины и Кузнечихи строились к масленице залитые водой ледяные горы: высок, крут спуск к реке.
Из первых лиц здесь были просватанные невесты с женихами. Пуще, чем от мороза или ветра с Заостровья, разрумянится застенчивая бедняжка, на пушистых ресницах блеснет слезинка, когда раздается клич молодецкий:
— Рыжики-и-и…
— Рыжики! — подхватит толпа. — Соли рыжики на пост!
— Промораживай!
Со стыда гори, а целуй принародно суженого-ряженого. Не много не мало, двадцать пять раз без передыху. Парни-охальники счет ведут, кто кого горластей гаркнет. Замешкались невеста-обрученница, зачинай сначала. Кого с горы спустят, не затребовав «рыжиков», кого придержат. Насолили вволю рыжиков — санки вихрем с горы, что обвешана флажками, гирляндами хвои, вечером иллюминирована разноцветными фонариками.
