В тридцать шесть лет её оптимизм изрядно уменьшился. Этим летом она приехала к Заливу и устроилась на работу по обслуживанию столиков «Пучеглазого Моряка»[1] в Дестине.
Неторопливо, подобно тому, как солнце клонится вниз, в гавань зашел старый бело-корпусной кеч[2]. Тереза наблюдала за ним с открытой площадки ресторана, где она подавала выпивку паре пьяных бизнесменов из Луизианы.
Кеч, возможно, был когда-то элегантным кораблем, но теперь выглядел как потрепанная, еле плывущая калоша. Корабль подошел к противоположной стороне гавани, так что Тереза не могла сказать многое о человеке, который пошел вперед, чтобы бросить якорь, за исключением того, что он двигается как инвалид, замедленно и преувеличенно осторожно. Сквозь грохот посуды, она услышала как оттуда загремела цепь. Человек неподвижно стоял на баке.
Смеркалось, и судно вдруг показалось нереальным, а его очертания немного туманными.
— Эй, милочка, — сказал один из Парней из Батон-Руж[3], ворвавшись в ее рассеянные мысли. — Как н`счет еще нескольких б`ченков? — Он помахал на пустые пивные бутылки, теснящиеся на столе.
— Прямо сейчас, сэр, — защебетала она, и больше в ту ночь не обращала внимания на этот корабль.
«Пучеглазый Моряк» располагался на набережной в порту Дестина, Самого Удачливого Рыбацкого Городка в Мире.
Возможно, это был не самый скверный ресторан между Пенсакола и Корабелл, но, несомненно, обладавший наиболее дурной славой. Ужасная еда, а обстановка и того хуже.
Владельцем являлся страдающий ожирением среднего возраста тролль, который не покладая рук трудился над увеличением известности своего ресторана. Каждую ночь Морячок наряжался в ярко окрашенный костюм Папая — наряд размером с палатку, но для него все же малость тесноватый. Любуясь непристойными татуировками на собственных огромных предплечьях, он поправлял крошечную шапочку, которая цеплялись за его лысую башку, и шел работать в зал. Там он прокладывал путь между столиками, оставляя за собой облако телесных запахов; плотоядно посматривал на хорошеньких женщин и красивых детей; похлопывал мужчин по спине, спрашивая, всё ли хорошо, и двигался дальше, прежде чем мог услышать ответ. С непредсказуемыми интервалами он разражался песней. Он знал только одну мелодию, но множество куплетов к ней. — «О, я Пучеглазый Морячок. Дом мой мусорный бачок…» — пел он неплохим тенором. Или: — «Любит плавать сей моряк. В этом деле он мастак. Между дамочкиных ног. О, я Пучеглазый Морячок». — Иногда какой-нибудь недовольный ребенок спрашивал его, почему он употребляет неправильное имя. — «Это Папай украл мою песню», — отвечал он со свирепой усмешкой отливающих зеленью зубов, и таращил глаза на иллюстративный манер.
