5
— Наверное, ты и есть Анна, — послышался над головой мужской голос.
Она сидела на ступеньках с книгой. «Кругом первобытный лес. Перешептываются сосны, шуршит болиголов…»
Анна нехотя оторвалась от чтения и вернулась на притихшую субботнюю улицу, по которой бесшумно двигались старики в черных одеждах. Взглянула вверх.
— Можно присесть? — спросил он тихонько.
— Конечно. Садитесь. — Она подвинулась, искоса разглядывая незнакомца. «Умеренный, средний», — определила она для себя. Среднего роста и возраста. Молодой, но уже — не молодой; глаза, волосы, костюм — тоже средние, без примет. Черты лица правильные, ничем не выдающиеся.
— Я — Джозеф. Джозеф Фридман, родственник Солли.
Джозеф, а не Иосиф. Американец, родился в Нью-Йорке. Анна о нем слышала, он работает маляром, на отделке жилых домов. И встречу эту наверняка подстроила Руфь. Неймется ей, ну точь-в-точь тетя Роза! Не успокоится, пока не подыщет тебе мужчину — все равно какого: кривого, косого, тупого, — лишь бы ходил в штанах. Нет, разумеется, этот не косой и не кривой, но мне так хотелось почитать. И о замужестве я пока не думаю.
— Руфь попросила меня прийти, познакомиться с тобой. Я, честно сказать, идти не хотел, устал уже от бесконечных знакомств. Меня ведь пытаются женить на каждой девушке, которая сходит с парохода. Впрочем, на этот раз — не буду кривить душой — я рад, что пришел.
Анна посмотрела на молодого человека повнимательней. Что кроется за такой непривычной откровенностью? В лице его не было превосходства, самодовольства, он глядел прямо и просто.
— Мне так неловко, — сказала она. — Я ничего не знала. Зачем только Руфь…
— Не оправдывайся. Естественно, ты в этом заговоре не замешана. Хочешь немного прогуляться?
— Пойдемте, — сказала она.
Он положил ее руку себе на согнутый локоть. Ногти у него чистые, воротничок свежий. Это, во всяком случае, Анне понравилось. Что бы там люди ни говорили, быть чистым и аккуратным бедняку не так-то просто.
Они начали встречаться каждую субботу. В полуденную жару шли по теневой стороне улицы. Могли пройти молча два, три квартала. Джозеф оказался человеком сдержанным, немногословным, лишь изредка разговорится — не остановишь. Но она слушала с интересом: он умел очень живо описывать людей и события.
— Вот улица Ладлоу, в этом доме я родился. Мы жили тут, пока отец держал портняжную мастерскую. Но потом он совсем ослеп, иголку разглядеть не мог, и мы переехали туда, где мама живет и по сей день. Две тесные комнатки за бакалейным магазином. Что за жизнь! Магазин открыт до полуночи, шесть дней в неделю. Продавали все подряд: хлеб, банки с соленьями и маринадами, печенье, содовую воду. Мама за перегородкой резала салат. Такая маленькая, худенькая, с такой покорной улыбкой. Я вспоминаю детство и сразу вижу эту улыбку. И чему было улыбаться? Идиотизм какой-то!
