явились основоположниками ремесел и искусств, создавших на земле иную, «альтернативную» райской человеческую жизнь — основоположниками «общества потребления». Правда, ценою этого «земного» комфорта было выпадение каинитов из Священной истории: «И познал Адам еще жену свою, и она родила сына, и нарекла ему имя: Сиф, потому что, говорила она,
Бог положил мне другое семя, вместо Авеля, которого убил Каин. У Сифа также родился сын, и он нарек ему имя: Енос; тогда начали призывать имя Господа» (Быт. 4: 25–26). Но даже в потомстве Сифа лишь немногие продолжали «призывать имя Господа»: прекрасные каинитки соблазнили сыновей Сифа — и на земле установилось «звериное царство». «Внуки Адама еще более устремились к развитию вещественной жизни на земле с забвением вечности, — писал о начале Священной истории святитель Игнатий (Брянчанинов). — Сюда, наконец,
устремилось все его потомство за исключением немногих избранных мужей, считая сказание о рае баснею, изобретением суеверного воображения. Тщетно смерть пожинала людей с лица земли: они продолжали жить и действовать как бы вечные на ней. Таким образом, немедленно по падении человеков начал образовываться на земле, а с течением времени получать большее и большее развитие по самому началу своему враждебный Богу мир»
(Свт. Игнатий (Брянчанинов). Слово о человеке. СПб., 1995. С. 56–57). Когда успехи «каинитской цивилизации» развились настолько, что даже среди потомков Сифа сохранился лишь один, достойный «ходить пред Богом» (Быт. 4:9), «раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем» (Быт. 6: 6) — и грянул потоп, уничтоживший первое человечество, за исключением укрывшегося в ковчеге праведного Ноя с семейством.
Гумилев, оценивая современное ему положение человечества, использует эту библейскую реминисценцию, причисляя людей эпохи научно-технической революции к «потомкам Каина» — отсюда авторское «мы». «Потомки Каина» — как это видно из текста сонета — не столько потомки первого убийцы (эту банальную коннотацию Гумилев как раз игнорирует), сколько потомки первого «приобретателя», первого «жизнелюба», поставившего свое земное блаженство выше блаженства небесного. Но подобная трактовка «каинитства» вновь возвращает нас к теме грехопадения и его последствий, заявленной в первой катрене (вспомним рассуждение о семантике формы сонета, приведенные выше), и предполагающей в терцетах «неожиданное разрешение»:
