Весь материал, что я собрал, и все труды, что я прочитал, работая над биографией Маркеса, были на испанском языке, большинство людей я интервьюировал тоже по-испански, но данная книга написана и издана на английском языке (хотя в 2009 г. она выйдет в переводе на испанский). Принято считать, что биографию — особенно первую полную биографию — известной личности должен писать соотечественник этого человека, знающий родину героя своей книги так же хорошо, как и он сам, и понимающий малейшие нюансы любой полученной информации. Это не мой случай, к тому же и Маркес — фигура международного масштаба, а не просто знаменитый колумбиец, но, как однажды со вздохом сказал сам писатель, когда при нем было упомянуто мое имя: «Ну, полагаю, у каждого уважающего себя писателя должен быть англоязычный биограф», — возможно, это было произнесено не совсем искренне. Хотя Маркес знает, что во мне издавна живет любовь к Латинской Америке и что я глубоко привязан к его родному континенту. Подозреваю, что в его глазах это — мое единственное достоинство.
Почти каждое значимое событие в своей жизни Маркес описывал то так, то эдак, и в хитросплетениях его многочисленных трактовок было нелегко разобраться. Как и Марк Твен, с коим его вполне можно сравнить, Маркес не прочь рассказать хорошую историю, не говоря уж про небылицу, причем ему нравится, чтоб у его историй были убедительные концовки, тем более если речь идет о важных происшествиях, составляющих картину его жизни. В то же время он неакадемичен, любит пошутить, без зазрения совести прибегает к мистификации и наглому интриганству, чтобы пустить журналистов или литературоведов по ложному следу. Это одно из проявлений того, что он называет своим mamagallisto (что означает, мягко выражаясь, «дурачество»; более детально мы рассмотрим это позже). Даже когда вы абсолютно уверены, что какой-то из рассказанных им забавных случаев действительно имел место, выявить реальные подробности происшествия не представляется возможным, потому что большинство из известных эпизодов своей жизни Маркес излагал в нескольких вариантах, и в каждом из них содержится крупица правды. Мне самому пришлось здорово поковыряться в его выдумках, и, честно говоря, его мифомания заразительна, я тоже пристрастился к сочинительству (правда, в том, что касается меня лично; надеюсь, в данной книге это никак не проявилось). Родных Маркеса неизменно поражали мое упорство и готовность собирать материал такими способами, к которым способны прибегнуть лишь бешеные собаки и англичане. Так, например, мне никак не удается развенчать распространенный Маркесом миф, в который он сам, судя по всему, верит, — миф о том, что однажды я всю ночь просидел на скамейке под дождем на площади Аракатаки, дабы «впитать в себя атмосферу» города, в котором, по общему мнению, родился герой моей книги. Оказывается, вот я какой одержимый.
