Этот дом полнился людьми — дедушка с бабушкой, тетушки, заезжие гости, слуги, индейцы — и призраками (особенно сильно там чувствовался дух его отсутствующей матери)[52]. Спустя годы, когда Габито станет гораздо старше и будет жить далеко от Аракатаки, этот дом попрежнему будет бередить его сознание, и, пытаясь вернуться к нему, до мельчайших подробностей воссоздать в памяти свое родовое гнездо, он сформирует из себя большого писателя. Этот дом был книгой, которую он носил в себе с детства: друзья вспоминают, что Габито едва исполнилось двадцать, а он уже писал свой нескончаемый роман под названием «Дом» («La Casa»). Тот старый утраченный дом в Аракатаке находился в собственности его семьи до конца 1950-х гг., хотя после того как в 1937 г. Габриэль Элихио увез жену и детей из Аракатаки, его сдавали внаем другим семьям. В итоге этот дом возродился в своем первозданном виде, но немного призрачном в первой повести Габриэля Маркеса «Палая листва» (1950), но свое наиболее полное воплощение его навязчивый образ обретет позже, в романе «Сто лет одиночества» (1967), причем он будет представлен так, что яркие, но мучительные, а зачастую и пугающие картины детства Габито навеки запечатлеются как волшебный мир Макондо, и вид из дома полковника Маркеса будет охватывать не только маленький городок Аракатаку, а всю родную Колумбию писателя и даже всю Латинскую Америку и то, что лежит за ее пределами.
После рождения Габито Габриэль Элихио, по-прежнему работая в Риоаче, все так же дуясь на родных жены, выждал несколько месяцев, прежде чем вновь вернуться в Аракатаку. Он уволился с работы в Риоаче, навсегда отказался от места телеграфиста, решив, что будет зарабатывать на жизнь гомеопатией в Аракатаке. Но, поскольку соответствующей квалификацией он не обладал и денег у него было мало, да и родные жены, судя по всему, не особенно привечали его в доме полковника (вопреки тому, что гласит семейное предание), он в конце концов решил увезти Луису в Барранкилью. Своего первенца молодая чета оставила на попечении дедушки с бабушкой, хотя как полковнику удалось этого добиться, история умалчивает[53].
Конечно, соглашение, подобное тому, что достигли пожилая чета с молодой, было почти нормой в традиционных обществах, состоящих преимущественно из больших семей. И все равно трудно понять, как могла Луиса оставить своего первенца, которого еще многие месяцы следовало кормить грудью. Ясно одно: она была крепко привязана к мужу. Сколько б ее родители ни критиковали Габриэля Элихио, она, должно быть, по-настоящему любила его со всеми его недостатками и странностями и не колеблясь вверила ему свою судьбу. Более того, муж для нее значил больше, чем ее первенец-сын.
