— Торопились… — Фаломеев начал жевать. — Стыки плохие.
— Ты бы не торопился, когда здесь пули свистели, — взглянул исподлобья Зиновьев. — Я из первых рук знаю, от знакомого.
— Насчет пуль ты прав… — Фаломеев смачно обсосал косточку, — свистели они здесь, и многие наши под пулями легли. Националисты стреляли…
— «Наши» это кто? — прищурилась Тоня. — По работе?
— Тоня, вы в кино бывали? — улыбнулся Фаломеев. — Слыхали, как мальчишки орут «наши», «наши»… Я в этом смысле.
— А я подумала, что в смысле работы.
— Неправильно подумали… А курица вкусна#; хотите?
Мелькнули пристанционные постройки, поезд остановился, пропуская длинный товарняк.
— Во! — ткнул в окно Зиновьев. — Безобразие! Наш скорый — стоит. Товарный — идет.
— Это литерный, — сказал угрюмо Фаломеев. — Везет муку в Германию.
— Рисуешься? — ехидно улыбнулся Зиновьев. — Ну откуда ты можешь это знать?
— На вагонах написано. — Фаломеев совсем помрачнел.
— А ты немецкий знаешь? Профессор Мамлук, поглядите-ка на него!
— Не «Мамлук», а Мамлок, а во-вторых, не просто знаю, а как на своем родном говорю, пишу и читаю. — Он сказал что-то по-немецки, слова звучали отрывисто, жестко, немецкий вторгся так неожиданно, что Зиновьев вытаращил глаза и открыл рот, Тоня восхищенно посмотрела на Фаломеева и покачала головой:
— Мне наша немка говорила, что у меня способности, я язык на самом деле лучше всех знала, но вы… произношение у вас… С ума сойти! Где научились?
— Я из-под Одессы, — пожал плечами Фаломеев. — Там немецкие хутора на каждом шагу, там все с малолетства немецкий знают — особо кто рядом с ними… А у меня еще и приятель, друг близкий…
— Тонечка, — с надеждой взглянул Зиновьев, — а вы уверены, что он по-немецки шпарил? Может, врет, а?
Зиновьев надоел Тоне, она повернулась к Фаломееву:
— Степан Степанович, будет война?
Зиновьев всплеснул руками:
— Ну какая война? Вы газеты смотрите? Заявление ТАССа от 14 июня читали? Распустили языки…
— Тоня, дайте газету. — Фаломеев начал заворачивать курицу. — Заявление — это зондаж ихней позиции, надо было знать, что они ответят, проверяли их…
— Я потому, — вздохнула Тоня, — что о поездной бригаде подумала… Товарняка этого. Они немцам пшеницу, а те их — под нож!
— Да бросьте вы! — рассвирепел Зиновьев. — Немцы Гаацкую эту… подписали, одним словом. Ну, — запрут проводничков, да и выпустят, чего зря молоть? Если что, конечно…
— У них есть Гехайместаатсполицай, — поднялся Фаломеев. — Гестапо сокращенно, а по-русски — тайная государственная полиция. Там во время допросов иголки под ногти загоняют, через ноздри соленую воду закачивают, паяльной лампой жгут и много еще чего… Так вот: если «проводнички», как ты их назвал, попадут к немцам — их это все ждет в лучшем виде…
