Глебов молчал и думал о своем недавнем визите в больницу, где Виолетта лечилась от последствий семейной катастрофы. Врач объяснил тогда, что у нее «жизненная установка на физическое устранение бывшего супруга», но не оружием, а травлей, ведь не секрет, что пока еще приветствуется подобного рода «заявительство»…
Валентина и ее муж ушли, Глебов заперся в кабинете под предлогом, что его осенило, — в таких случаях он требовал, чтобы ему никто не мешал. Требовал вотще, потому что едва садился записывать — приходила теща, она словно чувствовала момент «магического кристалла», все приходилось бросать — теща всегда спрашивала: «А почему Геннадий не выходит?» И приходилось «выходить», что поделаешь…
Теперь он тупо смотрел в лист бумаги, повторяя строчку из «Евгения Онегина»: «ничего не вышло из пера его», но думал под этот странный аккомпанемент совсем о другом. Он думал о далеком теперь уже прошлом, когда, стремясь вывести дочь из-под влияния матери, повез ее в Ленинград, город своих грез. Ходили по улицам, музеям, потом — по кладбищам, Валя долго вглядывалась в надгробную плиту Натальи Николаевны, заглянула вдруг опустевшими глазами: «Почему „Ланская“? Почему не „Пушкина, во втором замужестве „Ланская“?“».
В ней была изначальная душа, и добро в ней было, и кто виноват, что надоело в какой-то момент сражаться за нее? «Идите за мной, и я сделаю вас ловцами человеков». Значит, не пошел за Ним?
Так кто же виноват?
А у Татищиной все валилось в тартарары — об этом она рассказала Глебову на очередном свидании. Служебное расследование подтвердило: виновна в попытке проникнуть в номера иностранцев с неустановленной целью, не подчинилась требованиям работников милиции и оскорбляла их, чем скомпрометировала высокое звание сотрудника прокуратуры. К сожалению, это не все: была в ресторане с гражданином Жиленским, проходящим по делу о взятках в комиссионном магазине «Антик», если же учесть при этом, что она, обнаружив серьезные пробелы в следствии по делу, даже не попыталась исполнить свой профессиональный и товарищеский долг и нацелить работников милиции на устранение этих пробелов, а тенденциозно доложила о них заместителю прокурора города и добилась освобождения из-под стражи троих обвиняемых, — есть все основания предполагать, что посещение ресторана вызвано не только утратой служебно-этической ориентации, но и другими мотивами, которые требуют дополнительного выяснения.
«Все и все, Геннадий Иванович, такие дела…» «Не все! — запротестовал Глебов. — А Жиленский? Его что, не вызывали?» — «Нет». — «Как?» — «Да так. Его опознал работник милиции, по фотографии. Вы забыли, что служебное расследование не ведется по нормам УПК и презумпции невиновности в нем не существует. Не счел нужным проверяющий опрашивать Жиленского — и не стал! Я вот думаю, куда мне идти работать…» — «Вас на любую юридическую работу возьмут — с вашим-то опытом?» — «Ошибаетесь… Позвонила тут… одному начальнику — раньше меня так уж уважал, слов на находил! Приходи, говорит. Прихожу — и что же? Глаза опустил, мнется: извини, пока ты шла — должность сократили… — Махнула рукой безнадежно: — А вы говорите…» Она надломилась, Глебов это понял, нужно было что-то делать, и путь был один: опротестовать проверку, подвергнуть ее сомнению, и тогда можно было надеяться, что следующая проверка пройдет иначе.
