Нет, здесь нужно другое… Она женщина. Очень красивая. Среди приятелей из прошлого наверняка отыщется один-другой, кто не прочь завести с нею легкий, ни к чему не обязывающий роман (если покопаться, наверняка отыщется и некто, уже пытавшийся!). И тогда, в ходе «романа», она сможет выяснить и главное, и детали. А уж он сумеет эти детали объяснить… И использовать.
Однако гадость получается. Несомненная гадость. Толкать женщину, которая тебе нравится, в объятия другого? Несусветная чушь…
Но ведь для ее же пользы. Иного-то пути нет?
И все равно…
…Под утро, когда допивал пятый чайник, появилось «сокровище», в папильотках и длинной, до пят, розовой ночной рубашке. «Как тебе не стыдно? Что за ребячество? Что за манеру ты взял — глушить по ночам чай?»
— «Глушат» водку… — попытался он возразить, но она взбеленилась: «Ничтожество, ты загубил мою жизнь! Сколько было возможностей, и вот, надо же, какой мерзкий финал!» Он понял, что сейчас она полезет в драку, и поспешно ретировался, успев захватить с вешалки плащ. Уже на лестнице обнаружил, что двадцать пять рублей, старательно припрятанные в потайном кармане (он получил их за недоиспользованный отпуск и хранил на черный день), исчезли, и догадался не без горечи, что есть весьма изощренные жены, для которых и самые изощренные тайники не преграда. Предстояло идти на кладбище пешком, во второй раз, у него заломило в голове и сразу заболели ноги, но, вспомнив ошеломляюще-красивое лицо Изабеллы, взбодрился и легко, словно школьник, сбежал на первый этаж. Начиналось утро, Изабелла могла позвонить в любую минуту, надобно было ее опередить (ибо нарвись она на любимую — бр-р…), и, войдя в автомат, он набрал номер. Она сняла трубку и молча выслушала сообщение о том, что заказанный ею сантехник явится, как и было условлено, к двенадцати часам. «Вы поняли?» — на всякий случай поинтересовался он и, услышав в ответ, что к двенадцати ванную зальет и, если что, она напишет в жэк, удовлетворенно повесил трубку.
…Он был мечтатель по натуре, и это мешало ему всю жизнь. В школьном сочинении на сверхпатриотическую тему «Мой любимый литературный герой» он написал, что его наилюбимейшим является Никита Романович Серебряный, современник Иоанна Грозного и плод фантазии Алексея Толстого. На фоне соучеников, зафиксировавших свои чувства к Павке Корчагину, Алексею Маресьеву и Павлику Морозову, его выбор показался директору школы (он вел уроки литературы в их классе) весьма сомнительным, но интеллигентный Андрей Федорович предпочел не раздувать историю, а только спросил: «Что же тебя, Хожанов, привлекло в этом почти опричнике?» — «Он порядочный человек», — скорбно отозвался Хожанов под негодующие выкрики секретаря комитета комсомола и его ближайшего окружения. «Андрей Федорович, да что его слушать, надо немедленно сообщить куда следует! — орал секретарь. — Тут Родина в опасности, Венгрия продалась, а этот отщепенец, поганый пастернак, позволяет себе!» Но директор не внял, и Хожанов отделался легким испугом.
