Я и мои (бывшие) подруги | страница 4
Потом, в послерасцветном возрасте, ближе к сорока, занялась самым подходящим, если не единственно возможным для этого возраста видом танца — танцем живота, благо живот появился. И танцевала за милую душу. Даже преподавала другим и сочиняла собственные композиции, ставила танцы как хореограф. Ну, просто как Петипа или Баланчин. Но вы это и сами знаете, милые женщины: жизнь заставит — и хореографом станешь, и всем, чем угодно.
Что я еще перечисляла из своих способностей? Ага, писание. Я имею в виду не святое писание — я не святотатствую, а существительное от глагола «писать». Писательство я сказать не могу. Это означало бы, что я считаю себя писателем. Нет, не считаю. Вот это было бы самым ужасным святотатством. Писатель для меня — Чехов, поэт — Пушкин, драматург — Шекспир. Это мне подсознание сразу любимых выдало — небожителей. Вот оно какое, а мы его так часто недооцениваем.
Пишу. С четырнадцати лет. Вот и сейчас: что я делаю — пишу. Пишу не из-под палки, как в случае с обучением игре на пианино, или ради здоровья и сохранения формы, как танец живота, сальса или пилатес, а с удовольствием и даже страстно. А в какие-то времена, причем такие продолжительные, что даже странно подумать, писание было основным содержанием моей жизни.
Раньше я долго стеснялась признаться кому-либо, что пишу: как будто я барышня-дворянка 19 века. В те давние времена это было нормальное «хобби». Я тоже всегда с удовольствием писала письма, дневники, прозу, но не признавалась всем и каждому — знала, в каком обществе живу.
Не поймут. Даже близким друзьям призналась поздно.
Видимо, не верила в себя. Да не видимо, а очевидно, что не верила. И не без основания боялась, что дорогое для меня занятие не найдет одобрения и интереса у моих друзей.
И не ошиблась…
Только одна подружка, которая писала сама, заинтересовалась и прочла мое произведение. Спасибо, Вера.
Хоть мы и не подружки больше, а только бывшие — боже, как грустно это осознавать — но в тот момент ты была для меня самым главным человеком. Ибо единственная поняла важность писания для меня. Остальные из вежливости послушали о моем увлечении и при первой возможности поменяли тему разговора. Это жизнь. Обидно, досадно, да ладно. Ударение на первых двух словах… До сих пор! А ты, глупая, еще спрашиваешь, откуда миома!.
Разум и подсознание — вот я опять уперлась в вас носом. Разумом я понимаю, почему получилось так, как получилось, почему поменялся статус моей дорогой Веры.