Происходит также интеграция национальных государств в международные сообщества, сопровождающаяся передачей части государственных функций как транснациональным, так и инфранациональным органам. Примером служит европейская интеграция — самая многообещающая идея современного мира, однако потребность в новых (и более дифференцированных) формах концептуализации субъектов власти ощущается и в других регионах. При этом процесс создания единой Европы идет во многом эмпирически. Он ставит под вопрос существующую модель мироустройства, но почти не сопровождается теоретической разработкой новых моделей. Однако достаточно ли мы сегодня интеллектуально экипированы для того, чтобы сконструировать подобные модели? И возможно ли сохранение индивида как ведущей политической идеи современности при исчезновении национальных государств?
Этот вопрос тем более уместен, что релятивизация государств-индивидов сопровождается релятивизацией граждан-индивидов. Права человека, которые лишь частично можно помыслить в рамках атомарного мира (поскольку, например, социальные права — важнейший элемент нашего понятия прав человека — плохо совместимы с идеей абстрактного индивида), оказывается еще труднее защитить перед лицом квазигосударственных образований, вовсе отрицающих логику атомарного мира. Более того, многие считают, что без определенного ограничения прав человека, равно как и без нарушений прав государств-индивидов, сегодня уже нет возможности защитить индивида и демократию (откуда, в частности, атаки на идеологию «правочеловекства» — droit-de-l’hommisme, по формуле Марселя Гоше). Особенно опасно, что критика «правочеловекства» нередко ведет к стремлению изменить сложившийся баланс между государством и индивидом в пользу государства.
Глобализация сделала очевидной структурную проблему демократии: несоизмеримость различных культур при их более тесном соприкосновении и взаимопроникновении ставит под вопрос возможность описания мира в атомистических, номиналистических и универсальных терминах. За пределами западного мира логика демократии не обязательно очевидна, как она не была очевидной и в самом западном мире еще несколько веков назад.
Массы населения вышли на арену европейской политики в конце XIX в. Их демократическая аккультурация, сопровождавшаяся трагическими событиями первой половины столетия, во второй его половине в целом стала совершившимся фактом. Сегодня массы неевропейцев также выходят на поприще общественной жизни, но культурный разрыв между ними и гражданами демократических государств еще значительнее, чем разрыв между образованными элитами и массой населения европейских стран конца XIX в. Возможна ли демократическая аккультурация Востока?
