Пришло время озаботиться транспортом. Еще в Москве решил пойти на завод, где когда‑то трудился отец. Там умельцев хватало. Что хочешь, соберут.
Большой завод оборонного назначения, являлся единственным крупным предприятием в округе. Когда‑то там делали ракеты. Что теперь неизвестно.
Удивило то, как легко договорился с охраной. Несколько зеленых рублей с портретами американских президентов и он уже на территории. Да–а-а. Покидал он завод год назад — был завод. Пришёл теперь — нет завода. Всё какие‑то личности по территории шныряют, КАМАЗы, груженные лесом, толпятся в воротах. Посередине площади, где был сквер, штабеля брёвен до неба взметнулись — не завод, а нижний склад какой‑то.
Пошёл в родной сборочный цех отца, где тот трудился в свою бытность слесарем–сборщиком. Как сейчас помнит Ярослав, отца, идущего с ним мимо рядов контейнеров с ракетами. Чистота, кафельный пол, а с потолка шторы прозрачные свисают, от пыли каждое из драгоценных изделий защищают, и тишина… Люди в белых халатах меж шторами ходят, что‑то делают, словно колдуют. Такие у него остались детские впечатления…
Что увидел, войдя в этот цех? Кафель на полу тот же, но помещение с высокими потолками пусто, в углу притулились одинокие столы, сваленные в кучу, да в дальнем конце пилорама распускает брёвна. Штабеля леса, визг циркулярных пил, кажется, что в голову проникло шило, и вонзается в самый болезненный нерв.
Идти приходится по кучам опила, в некоторых участках цеха они достигают метровой толщины. Попытка преодолеть барханы ни к чему не приводит, ноги тонут в мелкой стружке. К горлу подступает ком. Неизвестное доселе чувство охватывает внутренности, их словно выворачивает наружу. Боль пронизывает все члены, из глаз готовы брызнуть слёзы, но их нет, а потому и нет облегчения. Боль вынуждает остановиться, ноги не слушаются.
Как? Как такое может быть? Здесь в этом святом месте, где ступали ноги отца, может быть такое? Какое святотатство, уничтожение всего, что творили руки отца и тысяч, таких как он.
Только теперь Ярослав понимает, почему отец так рано ушёл из жизни, оставив их с матерью одних. Сердце старого большевика, честнейшего и добрейшего человека, не укравшего в жизни не то что гайку, но даже не помышлявшего о том, не выдержало. Просто не смогло жить дальше. Видя, как разрушается плод всей жизни, весь ее смысл. Сердце просто остановилось.
