— Где ваш начальник боепитания? — спросил я командира батальона.
— Запряг свою Сивку и повёз патроны на передовую.
— Как дорога?
— Такая же, как и все дороги на передовой, — уклончиво ответил Кайназаров.
— Простреливается? — в упор спросил я.
— Бывает, — опять увильнул комбат.
— Сколько времени нужно, чтобы добраться туда и обратно?
— Минут сорок.
— А прошло?
— Больше часа.
Тревожная мысль шевельнулась у меня: «Неужели что-то случилось с Петькой?»
Прошло ещё десять минут.
— Нужно идти, — сказал я, но никто не двинулся.
Вдруг из-за угла, не с той стороны, откуда мы ждали, вывернулась Сивка, и все увидели: патронная двуколка пуста.
«Неужели убит?» — мелькнула у каждого мысль.
Как я пожалел в ту минуту, что не проявил достаточной твёрдости, не отправил мальчишку в тыл.
Неожиданно, прыгая на одной ноге и держа в руке ботинок, следом за Сивкой выскочил Петя и закричал на лошадь:
— Стой, стой!
Увидев нас, он быстро надел ботинок и, не смущаясь тем, что тот спадал с ноги, стукнул каблуками и бойко доложил:
— Товарищ майор! Боеприпасы доставлены на передовую полностью. Происшествий не было.
— Где же ты пропадал? — воскликнул Кайназаров. — Почему с этой стороны явился?
— А я нашёл глубокую лощинку, она совсем не простреливается. Немного подальше, зато безопасно.
Кайназаров оглядел всех сияющими глазами.
Я подошёл к Пете, скомандовал «смирно».
— Товарищ Захватаев! От лица службы выношу вам благодарность за отвагу и умелые боевые действия.
По уставу полагалось ответить: «Служу Советскому Союзу». Но волнение было слишком велико. Петя покраснел, опустил глаза и прошептал:
— Спасибо.
А я тоже не по уставу крепко обнял и поцеловал его.
Вечером, воспользовавшись коротким затишьем, я вызвал Захватаева.
Он явился быстро, щёлкнул по обыкновению каблуками и по-уставному доложил о прибытии.
Я показал ему на ящики из-под снарядов, заменявшие нам стулья.
— Садись, Петя, расскажи, откуда ты и как к нам попал?
И мальчик начал свою невесёлую повесть.
* * *
— Родился я в Ленинграде, — рассказывал Петя. — Отец работал на стройке каменщиком. Он и погиб там: леса обвалились. Мне тогда ещё двух лет не было. Через год умерла мать, и меня взяла к себе тётка, отцова сестра. Я жил у неё в деревне до самой войны. А в сентябре сорок первого года к нам пришли немцы.
В деревню нашу попала какая-то хозяйственная команда, человек сорок. Все люди пожилые. Тётка мне говорит: «Ох, Петюнька, миловал нас бог. Деревня от боёв не пострадала, и немцы попались не звери лютые. В других местах, вишь, как злобствуют». Правда, из хороших домов хозяев они выгнали, скот позабрали, кур порезали.
