, то второе — даже в тех случаях, когда под внешними формами бытия открывает его истинно–духовную сущность, в общем непостижимую и необъяснимую
[202], — в полном бессилии останавливается пред проблемой высшей реальности
[203], которую ум познает лишь через посредство умозаключений
[204], но которая по существу остается непостижимой и постоянно избегает всякой попытки охватить ее человеческой мыслью
[205]. Вывод отсюда ясен. Тварный ум должен в принципе допустить нечто для себя недоступное и неприкосновенное
[206], нечто иррациональное, вернее премысленное, чего нельзя понять и объяснить
[207], но что необходимо принять верой
[208]. Эта необходимость еще осязательнее чувствуется тем, кто, возвысившись к премысленной области бытия, достиг реального ощущения ее в непосредственном мистическом опыте
[209]. Такой человек нашел уже полное удовлетворение своим исканиям, приобрел полную внутреннюю убежденность
[210]. Для него оказываются уже совершенно излишними всякие рациональные объяснения всего сверх–разумного. Он с очевидностью сознает всю необходимость признания премысленных причин и действий
[211]. Таинственное познание их ставится им на первом месте и признается единственно истинным. С признанием же значимости и даже высшего достоинства мистического познания, естественно, вере и откровению отводится главное место, знанию и разуму — второстепенное. Эта черта, ясно сказывающаяся в гносеологии преп. Максима, налагает мистический отпечаток и на всю его систему.
С чувством глубокого благоговения и с полным сознанием бессилия чсловеческого разума[212]приступает преп. Максим к великой тайне бытия Божественного, чтобы под руководством св. Григория Богослова взойти на высоты ареопагитской апофатики[213]. Мысль его устремляется к тому Высочайшему Бытию, от Которого все зависит как от Верховного Начала, от Которого
проистекает вся красота и величие мироздания[214]. Она пытается непосредственно обнять и постигнуть Его. Но все попытки ее каждый раз приводят только к отрицательным результатам. Ум наш может познать только то, что есть некая Причина, а не то, что такое Она есть[215]. Бог выше всего, что только мы можем о Нем помыслить[216]. Поэтому самое истинное познание Бога по существу — есть незнание[217]. Оно сводится к отрицанию за Ним в силу Его превосходства (διά υπεροχήν)[218]всяких свойств и качеств[219], всякой множественности и сложности, отличающей тварное бытие
