— Вот зачем он это сделал? — произнес в тяжелой задумчивости Веня Ручкин. — Поди пойми…
— А зачем он в восьмидесятом году выкрасил своей корове зеленкой хвост?
— Погодите, товарищи: еще окажется, что он в канистру булыжников натолкал…
— Нет, это вряд ли. Это будет даже для Измайлова перебор.
— А если в канистре все-таки бражка, — ё-моё, ребята, это ж неделю пить!
— Ну, неделю не неделю, а на завтра заботы нет. Угодников сказал:
— Не берите в голову, мужики. Послезавтра, если что, я еще раз Богу помолюсь, и, глядишь, опять совершится чудо.
— Я пятьдесят два года существую в этой стране и, кроме налога на яблони, что-то не упомню других чудес.
— А по-моему, у нас кругом сплошная таинственность и прочее волшебство. Вот, предположим, наша бригада который год собирает по десять центнеров зерновых, и ничего, стоит Россия, — разве это не чудеса?!
Тем временем Веня Ручкин спустил канистру на землю, с некоторым усилием открыл крышку, и воздух сразу наполнился хлебно-пьянящим духом.
— Бражка! — ласково сказал цыган Есенин, и лицо его расцвело. — Я, ребята, обожаю бражку, хотите верьте, хотите нет. От водки все-таки дуреешь, а бражка как-то скрашивает, окрыляет… одним словом, правильное питье.
Тут подоспела тетка Раиса с вареной картошкой, кислой капустой, солеными груздями, пирогами с рыбой и поминальным гороховым киселем. Мужики левой стороны расселись вокруг канистры и начали пировать. Бражка вообще не сразу сказывается на рассудке, и поэтому первое время развивался худо-бедно содержательный разговор. Впрочем, уже после третьей кружки заметно ослабли причинно-следственные связи и как-то взялись патинкой голоса.
— Я интересуюсь, а чего пьем?
— Не чего, а по какому поводу. Сегодня пьем благодаря безвременной кончине Ивана Измайлова, который, если по правде, был заноза и паразит.
— Каждый день у нас, товарищи, праздник, — вот это жизнь!
— Я сейчас разъясню, почему. Потому что настоящих, народных праздников у нас нет.
— А у меня, наоборот, такое понятие, как будто я каждый день именинник, ну и приходится соответствовать настроению, то есть с утра заливать глаза… После, конечно, настроение понижается, и к вечеру обязательно требуется чего-нибудь изломать.
— Это я понимаю, вернее сказать, не понимаю, а знаю, что так и есть. Вон мой Васька давеча в школе глобус ножом изрезал. Я его спрашиваю: ты зачем, паскуда, изрезал глобус? А ему и самому невдомек, изрезал и изрезал, видно, что-то в крови у него не так.
