Ваня не помнит деда Погорельца. На долю российских ребятишек выпадали участи страшнее: не помнить в лицо отцов, так и не вернувшихся с войны. Не помнить в лицо, но по рассказам бабушек и матерей знать хорошо, что слыли они вечными пахарями и тружениками исконными. Бесследно никто не уходит. Иосифа земля снабдила силой, земля и отняла ее. И не ахти какие уж пожитки оставил он после себя. Но силу духа русского и преданность труду сумел он передать но крови и детям, и внукам, и правнукам они передадутся, как передались ему от прадеда его. Великое наследство. И нет цены наследству этому, и нескончаемо оно.
Каждый в юности своей старался подражать кому-нибудь из рода. Ваня Погорелец хотел похожим быть на деда. Нет, не наружностью — натурой. Дед, мать рассказывала, характерец имел — ноги в коленях не гнулись ни перед кем и ни перед чем. Слезу не выбьешь палкой, если не считать те две горючих, когда зарешетил он горбылями окна и двери старой хаты. Плачущим Ивана Погорельца впервые видели уже сорокалетним, когда умер его отец Ефим Иосифович Погорелец. Умер от сердечной недостаточности, врачи определили. Наверное, врачи ошиблись, ибо на все достанет сердца нашего, да не на все хватает жизни. Война сказалась, надо было сделать заключение врачам. Сказалась. Через двадцать два года сказалась. И через тридцать три вновь скажется война. Нет, нынешние войны так сразу не кончаются. Последствия их остаются и укорачивают жизни.
В июле сорок первого ушел на фронт Ефим, а в августе сорок четвертого любимый сын его Иван, замковый орудия полковой артиллерии, в неполных восемнадцать лет участвовал в бою под польским городом Замбрув. И мог тот бой стать первым и последним для него. Немецкий снаряд угодил под лафет пушки, глубоко ушел в мягкий грунт и рванул, насыпав курган над замковым. Откопали хлопца после боя, чтобы перехоронить с почестями по солдатскому обычаю, а хлопец взял и ожил. И встал. И через три месяца госпиталя вернулся в строй артиллерист.
Потом Кенигсберг, и снова Польша, и ликвидация последних банд в августовских лесах, где тоже за каждым деревом поджидала русского солдата зоркая смерть.
Ехал демобилизованный воин Иван Погорелец в родную Вязовку, земля которой приняла на вечное хранение прах деда Иосифа и где родился он, ехал и представлял себе, как сбегутся и сгрудятся в тесной избенке товарищи его и други детства, а их из двадцати восьми, ушедших на фронты, с войны вернулось только четверо. Да, четверо. Как мало даже для деревеньки в двадцать пять дворов.
