— Няня?
— Да, детка.
— А что ты ешь?
— Вареную рыбу и пирог с патокой.
Пауза. А потом Няня выглянула из-за ширмы. Она держала вилку, на кончике которой был крохотный кусочек пирога.
Селия повернулась на бок и свернулась калачиком. Лиловые ирисы плясали в свете лампы. Сладость разливалась от пирога с патокой…»
Конечно, здесь отличия пустячны по существу, но именно по таким мелочам и принято судить о степени достоверности того или иного источника. В мельчайших деталях воспроизводя собственное детство в романе, зачем менять бифштекс на рыбу и пирог? Художественного смысла в такой замене нет. И невероятно, чтобы ко времени «Автобиографии» писательница забыла то, что помнила в период создания «Неоконченного портрета»: чем старше она становилась, тем ярче становились воспоминания ее детства. Так можно ли верить тому, что она «помнит только бифштексы»? Нет. Но других данных не существует. И если на страницах автобиографии она преданно любит своего первого мужа, а в романе проскальзывает неудовлетворенность героини своим супружеством, — никаких иных данных для выявления истины также не существует. И если на страницах автобиографии она вспоминает отношение родителей к ней как наилучшее, а устами Мэри Уэстмакотт жестко критикует точно такое же отношение к детям, — где для нее правда? И если на страницах автобиографии она очень скупо говорит о своем детективном творчестве, можно ли впрямь верить в ее равнодушие к делу жизни, которое она настойчиво продолжала вопреки чудовищным препятствиям?
Приходится признать, что «Автобиография» значительно менее точна, чем это вообще присуще любым мемуарам. Кроме того, она почти лишена датировок событий, а если даты и встречаются, они обычно недостоверны. Таково было вполне осознанное намерение автора: хотя «Автобиография» предназначалась для посмертной публикации, какая женщина захочет признать, сколько ей было лет когда бы то ни было! Когда речь идет о ее личной жизни, отсутствие дат и односторонность оценок событий и людей не должны восприниматься как недостаток, поскольку передают ее видение мира, чем и замечательны мемуары. Однако точность становится немаловажной тогда, когда жизнь Агаты Кристи вплетается в полотно Большой истории или когда она умалчивает о чем-то неприятном и горьком, в чем виноваты перед нею другие. Как бы мы ни уважали ее стремление описывать лишь лучшие стороны бытия, иногда неизбежно приходится несколько изменить ракурс и увидеть то, что она не пожелала или не сумела сказать.
