, лишь усиливающейся, если кто-то не соглашается считать литературу ни к чему не обязывающей и по возможности остроумной игрой. Алан Черчесов как раз из несоглашающихся. Оттого он и выделяется столь заметно на фоне тех, кого прочат в современные классики, хотя все, что ими сделано,— это именно разрушение художественного мира классики, по меньшей мере, его травестирование.
Открывшие «Реквием по живущему» сразу почувствуют, что автор ощущает себя в этом мире как в родной стихии. Тут не будет ни пародии, ни иронизирования, пусть даже увлечение подобными эскападами на грани шаржа стало сейчас едва ли не повальным. Но у Алана Черчесова все другое. У него замечательная литературная школа, в которой он учился основательно, зная, что уроками таких педагогов нелепо пренебрегать. Ведь среди учителей были мастера самого первого ряда. Не берусь угадывать все имена, но думаю, к числу самых важных для Черчесова принадлежат Толстой, создатель «Хаджи Мурата», и Фолкнер как автор «Медведя», «Больших лесов». Наверное, еще и Гайто Газданов, пусть он явление совсем другого ряда. Но «Реквием по живущему», помимо остального, привлекателен и тем, что это проза, возникшая на скрещении очень разных литературных традиций.
Выучка у классиков не подавила творческой самостоятельности Алана Черчесова. Напротив, помогла ее верно почувствовать, способствуя кристаллизации таланта, если воспользоваться словом, которое любил Стендаль. И родился прозаик — настоящий, яркий прозаик. Ценители в этом удостоверились еще несколько лет назад, когда Алан Черчесов дебютировал рассказом на страницах «Нового мира». Появление романа снимает все предположения, что тот успех был только случайным.
Не хочется предварять читательское впечатление, разбирая книгу, которая начнется на следующей странице. Кому-то она покажется философской притчей или, может быть, аллегорией, хотя столь изощренной по смыслу, что не подобрать логически выверенных формулировок. А кого-то захватит лирический сюжет, построенный умело и прочно.
Во всяком случае, втянувшихся в это чтение книга уже не отпустит до самого конца.
У Пастернака в знаменитом стихотворении про «неслыханную простоту» сказано, что «она всего нужнее людям, но сложное понятней им». Глупо спорить с гениями, и все-таки: так ли уж понятней? Может быть, роман, который держит в руках читатель, развеет невольное сомнение в справедливости этого афоризма.
Алексей Зверев
Светлой памяти моего деда посвящаю
